Птицелов - [27]

На следующий год на конференции по самиздату один из участников меня спросит:

— Ты был одним из тех, кто разрушал империю. Ты доволен тем, что есть и будет?

— Не знаю. Думаю, не один я виноват. Теперь другие шахматы: серые начинают и выигрывают. А русский мужик все крестится и крестится, пока не осатанеет от собственной глупости... и тогда... может быть, тогда? А история уже перевернулась на другую сторону. И может быть, станет как в русской забаве — замри, умри, воскресни... Эра милосердия еще не наступила. Или уже давным-давно прошла?

* * *

Обосновался я в самой «питательной» среде обитания — «Свободная Культура», Пушкинская, 10. Зарегистрировал три журнала, из которых по разным — забавным обстоятельствам — самым интересным оказался первый. Я пришел в случайно попавшийся банк — «Петербургский Нефтяной Банк» и сказал:

— Я собираюсь издавать детский юмористический журнал.

— Поздравляем.

— Это будет лучший детский журнал конца столетия.

— Замечательно. Что для этого нужно?

— Кредит на два месяца.

— Сколько?

— Два миллиона рублей.

Они присвистнули: а залог?

— Ребята, мое имя стоит дороже ваших вонючих нефтяных рублей.

Беспроцентный кредит был возвращен в срок.

С моим коллегой[117] мы осмотрели полуподвал митрополичьего корпуса Невской Лавры, где некогда содержалась типография, и мы рассчитывали найти этому применение изданием периодического церковного вестника, который, однако, после первого номера не получил продолжения по причине какой-то мне неизвестной интриги, бытующей в том числе и в церковной среде. Или, скорее, потому, что мы с коллегой были недостаточно воцерковлены.

Тогда как раз шла пасхальная неделя. С первым номером «Баламута» мы пошли на прием к митрополиту Владимиру. Похристосовались. Митрополит сказал:

— Когда христосуются, нужно снимать очки, потому что раздается топот копыт.

В кабинете он заметил, что журнал он уже видел.

По весне в Доме кино состоялся 30-летний юбилей фильма «Айболит-66». Зал был полон. В крохотной комнатушке ждали юбиляра. Ролан Быков появился совершенно пьяным. Еле на ногах держался. Это уже было интересно.

Я прошел в первый ряд. Когда мэтр поднялся на сцену, он оказался абсолютно трезв. Сила искусства или уловка, какой-то хитрый собственный прием? Не знаю. Вручая журнал, я назвал Ролана Быкова «лучшим баламутом». Тинейджеры поднесли актеру эксклюзив — большую эмалированную уличную табличку «ул. Бармалеева». Какое-то время спустя в издательстве появился большой фотопортрет актера с надписью наискосок — «Баламуту» долгий путь. Не стесняйся — баламуть».

А закончилось это так. На презентации первого номера журнала присутствовали разные люди. Среди них был и директор Восточно-европейского института психоанализа. Поздравляя меня с журналом, он сказал, что когда выйдет пятый номер журнала, он, имярек, преподнесет редакции журнала ящик самого лучшего коньяка.

Это был вызов. Пари. Наше рукопожатие обозначилось на фото в какой-то газете.

Когда вышел пятый номер журнала, я пришел к этому достойному, уважаемому человеку с газетой.

— Если не возражаете, давайте поступим так: ящик наилучшего коньяка мне не нужен. Вместо этого — а я полагаю, у Вас немало известных, достойных, уважаемых друзей — самым лучшим была бы помощь шестому номеру журнала.

— А сколько необходимо для шестого номера «Баламута»?

— Две тысячи долларов достаточно.

— Ну... я могу поговорить... скажем, с Розенбаумом...

Я чуть не подпрыгнул на заднице.

— Великолепно! Тем более, что Александр Яковлевич уже опубликовался в другом моем замечательном журнале «Стебок».

Недели через три я пришел к этому уважаемому директору.

— К сожалению, вынужден Вас огорчить. Александр Яковлевич не сможет участвовать в очередном номере журнала. У него свои затруднения...

Года три спустя я рассказал своему приятелю об истории журнала. Он рассмеялся:

— Детские юмористические журналы теперь не в чести. Твой певун-менестрель просто стебанулся. Пацан сказал — пацан сделал, и теперь он выпускает водку под своим брэндом «Вальс «Бостон»...

* * *

Машина остановилась у дома, и мы вышли. Я посмотрел в английское небо. Оно было серенькое, без послезакатных разводов. Спокойное, будто затаилось само в себе.

— Да, это все прикольно и протокольно, — сказал он.

— Реперные вешки. А между ними пространство было населено яркими людьми. Личностями. Это вымирающие виды. Последние могикане... Один ваш английский поэт-мистик так и говорил: «нет больше бизонов, как нет и тех, кто видел бизонов».

— А почему называется «Птицелов?».

— Когда мы с пацанами пасли коров, то из ивняка плели двойные верши для рыбы. А потом я у бабушки углядел деревянную рамку два на два метра, и по всей рамке — частые гвоздики без шляпок. Она на этой рамке расправляла и сушила свою постиранную шаль. Я уговорил ее добавить гвоздиков и сплести сеть для птиц из крученой суровой нитки. Сначала у меня не получалось челноком узелки делать на ячейках. А потом наладился.

— А птиц куда девали?

— В переносную клетку, и на рынок. Вот в честь бабушки и название. Она так и называла меня: «птицелов». У тебя есть что-нибудь выпить?

— Шотландский виски. Бутылка.