Птицелов - [26]

На пароме, как только он пересек воображаемую границу, бабульки, сидевшие рядом, куда-то потянулись с кошелками. Вернулись, отоваренные огромным количеством алкоголя. Я удивился: неужели они могут все это выпить? А потом на третьей палубе долго наблюдал за шведом, сосредоточенно работавшим с игровым автоматом. Когда из автомата нескончаемо посыпались монеты, я следил, что будет дальше. Он вытащил из кармана большой полиэтиленовый пакет и молча горстями уложил все. Пальцы рук шведа были волосатыми.

Вокзал в Копенгагене тоже был маленький и уютный. Борис меня предупреждал: в случае чего, зови на помощь так — «хальп!», и тотчас, как черти из ларца, появятся полицейские. Я так и сделал, походил вокруг вокзала, вижу — нет такси. Вернулся внутрь и — «хальп!», и тотчас, как в сказке, выросли два здоровенных полицейских по обе стороны от меня, по виду датчане. Вывели меня на улицу, позвали такси. Таксисту я показал листок с адресом, и этот мазурик повез меня окружными дорогами, чтоб денежку срубить. Оказалось, от вокзала пешком было минут восемь. Все, как у нас.

На следующий день Борис говорит:

— Хочешь заработать?

— Что надо делать?

— Покрасить ванную комнату бывшей дипломатке.

Пошли. Она когда-то работала в датском посольстве в Москве, вышла в отставку и теперь была на заслуженном отдыхе. В центре города она занимала этаж на самом верху дома — обширную мансарду со стеклянной крышей. Она сказала:

— Пойдемте вниз в «лаки-краски».

В магазинчике-живопырке мы показали образец цвета, который я отколупнул от батареи парового отопления. Хозяин веером распустил образцы, сравнил, потом поставил под агрегат две банки, одну с белой краской, и машина все перемешала в точности. Упаковал краску и все необходимые приспособы.

Она отдала ключи от квартиры, сказала:

— Завтра можете начинать, два дня меня не будет.

На следующий день на столе перед окном лежала связка бананов, шесть бутылок пива и кипа газет «Правда».

Да и работа была не маленькая: ванная комната — хоть танцы устраивай. Распахнул окно: красота! Город как на ладони. Внизу сплошные крыши, и каждую можно рассматривать по отдельности. Работа была принята, и я получил свои триста марок.

Борис с супругой Людмилой с утра отправлялись на службу, и я до вечера бродил по городу. Но пора было возвращаться. Больше недели мне всегда за границей трудно выдержать.

Мы заранее заказали билет от Хельсинки до Ленинграда.

Церковь Александра Невского оказалась очень красивой. Я прослушал заутреню, вполне милую, ностальгическую, старорежимную, а когда вышел на улицу под яркое апрельское солнце, какой-то прохожий обратился ко мне, и от неожиданности я заговорил по-английски.

В последний день собрался народ. Среди нас была пра-правнучка генерал-фельдмаршала фон Мольтке. Большая молодая датчанка. Она оказалась активной, преданной марксисткой. Чудны дела Твои, Господи. А почему бы и нет?

Поезд из двух вагонов задом вполз на паром, который шел до Хельсинки. Погода была прекрасная: спокойное море, чистое ясное небо. Когда паром пересек воображаемую границу, в вагон вошли двое таможенников и стали меня обыскивать, даже куртку аккуратно прощупали. Шмон по полной. У пассажиров — глаза квадратные: неужели злодея задержали? Ничего не обнаружили и ушли, удовлетворенные или успокоенные.

В Хельсинки заказанного билета не оказалось, как и не предполагалось, хотя билет непременно был, и оплачен кредиткой. Пришлось покупать новый билет на утренний. Я спросил: можно ли на вокзале остаться до утра?

— Нет. В одиннадцать вечера вокзал закрывается.

Пошел в советское консульство, говорю компетентному сотруднику:

— Заказанный мною билет финны, крохоборы, стырили, суки. Я на вашем диванчике прикорну до утра.

— Помещение до утра будет закрыто.

— Тогда в вашем садике на скамеечке.

— Садик тоже закрывается.

— Тогда тут рядом еще консульство, и там ходит огромный полицейский финн с огромным пистолем, и я устроюсь под забором, пусть меня охраняет.

— Нельзя, чтоб советский человек под забором... Дайте ваш паспорт.

С паспортом ушел минут на сорок. Возвращается:

— Поехали.

Привез меня на конспиративную квартиру недалеко от вокзала. Квартира была обширна, в пять комнат, в одной из которых сидел мужик перед большим телевизором. Сопровождающий положил на стол ключи, сказал:

— Будете уходить, ключи оставьте и прихлопните входную дверь.

Я огляделся. Четыре готовые застеленные койки, как в казарме. Стол и два стула. Больше ничего. Открыл узкое окно. Внизу на поворот со скрипом выруливал маленький трамвайчик. Красивый трамвайчик, и позвякивает мелодично.

Утром по раннему солнышку пошел на вокзал. Вдоль тротуара у большого магазина фирмы «Стокманн» уборщик вьетнамской метелкой лениво в совок подбирал редкие окурки.

* * *

А потом был 19-й август 1991-го. Я перед закрытой школой стоял под раскидистым деревом. Шел проливной дождь. Подошла моя любимая ученица.

— А я думала, тебя уже арестовали.

— А я в другом списке.

В тот же день уволился из школы. День в день, как двадцать лет тому назад.

Начиналось мое свободное плавание.

И совершенно другая эпоха. Как пятьдесят лет тому назад.