Птица-радость - [18]

Женщина сама нарушила молчание.

— Погляди, — воскликнула она, живо обернувшись ко мне, — не голуби ли?

Она вытянула руку в направлении моря и снова обернулась ко мне: должно быть, не верила словам и хотела убедиться в правде слов по лицу собеседника.

Я покачал головой:

— Чайки.

Мы просидели на берегу довольно долго, когда я заметил неподалёку большую группу мальчишек. Они о чём-то перешёптывались друг с другом и всё посматривали в нашу сторону. Сначала мне показалось, что их интересует заезжий человек, редкий в этих местах. Но догадка оказалась неверной.

Один из мальчишек, судя по всему коновод, в шерстяной гимнастёрке, перепоясанной офицерским ремнём, усиленно кивал мне, подзывая к себе.

— Ты сиди, Варвара, — сказал я женщине, — а я пойду, разомнусь немного.

Она ничего не ответила, не обернулась даже, и я поспешил к ребятам.

Мальчишка в защитной рубахе протянул мне прямую жестковатую ладонь и ломающимся баском представился:

— Степан. А вы?

Я назвал себя.

— Горюет? — спросил Степан, кивая в сторону берега, и вздохнул: — Жалко бабку Варвару, её на всём берегу любят, удачливая была, и вот — на тебе!

— А у тебя никого в море? — спросил я Степана.

— Как — никого! — тряхнул он головой. — Отец там и брат тоже. — Он заметил мой удивлённый взгляд и сказал, усмехаясь: — Всё бывает в море. Буря там или рыба хорошо идёт — вот и задержка. Мы-то знаем. И бабка Варвара знает. Всё равно трудно ей, бедной... — Потом он решительно наморщил лоб и заключил: — Чтой-то придумать надо. Помочь Варваре.

Я давно не был дома, не видел своих детей, и меня сейчас потянуло обнять этого белобрысого вихрастого парня с отзывчивым сердцем.

Заметив моё движение, Степан отодвинулся и, нахмурясь, сказал:

— Ну ладно, если вы не можете, мы сами придумаем.

На другой день мы снова сидели с Варварой на скале, высматривая голубей, когда к нам прибежал взъерошенный Степан.

— Бабка Варвара! — закричал он ещё издалека. — Голубь!

Женщина вскочила на ноги и, схватившись за грудь, пошла навстречу мальчику. Подойдя к нему вплотную, Варвара пристально посмотрела в лицо Степану и глухо сказала:

— Врёшь, Стёпка!

— Ей-богу, бабка Варвара! — уверял мальчишка, торопливо шаря в карманах рубахи. — Он не в твою, он в другую избу зашёл. Устал, видно.

Варвара ещё раз внимательно посмотрела на Степана и, стараясь предупредить судороги на лице, жалко улыбнулась:

— Врёшь ведь!

— Да нет же! — почти закричал Степан, нащупав наконец что-то в кармане. — Вот вам записку голубь принёс.

Женщина резко подалась к мальчику.

Степан отдёрнул руку и протянул записку мне:

— Пусть он прочтёт: у него глаза помоложе.

— Читай! Читай! — торопила Варвара, заглядывая в клочок бумажки.

Я быстро пробежал записку глазами и, стараясь улыбнуться через силу, прочёл её женщине.

На листке из школьной тетрадки квадратными, старательно выведенными буквами было написано:

ДОРОГАЯ НАША МАТЬ ВАРВАРА! ТЫ О НАС НЕ БЕСПОКОЙСЯ. ИДЁМ С ПОЛНЫМ ГРУЗОМ И НА ЭТОЙ НЕДЕЛЕ БУДЕМ ДОМА.

Григорий Царёв.

Степан, пока я читал записку, напряжённо следил за мной. Закончив чтение, я взглянул на мальчика и заметил на его лбу капельки пота. Они скопились между хмуро сдвинутыми бровями и стекали на нос.

— Ну, пошли домой! — весело сказала женщина.

Внезапно она остановилась и строго посмотрела на мальчишек:

— Голубя принеси, Степан. Баловаться будете, загубите птицу.

Степан, видно, ждал этих слов. Он жалобно сморщил лоб и схватил бабку Варвару за руку:

— Оставь нам голубя! Ну, оставь хоть на три денька, ничего мы ему не сделаем. Окажи милость!

— Конечно, оставь, Варвара, — посоветовал я женщине.

— Ну, бог с вами, — согласилась довольная рыбачка.

Через два дня на горизонте появились еле заметные точки: рыбацкая флотилия шла к родному берегу.

Весь посёлок высыпал к морю. Плач, смех, громкие разговоры — всё слилось в неровный гул, в славную музыку, которой встречает рыбаков своя земля.

Одним из первых выскочил на берег широкоплечий красавец, с глубоко посаженными глазами, с небольшой русой бородкой, и кинулся к Варваре. Но прежде чем он подбежал к матери, возле него оказался Степан и повис на шее у рыбака.

— Да ты что, Степан? — силясь вырваться из цепких объятий мальчишки, засмеялся Григорий. — Чай, я не барышня, а ты не кавалер! Чего это тебя развезло?

Когда к Григорию, тяжело ступая по прибрежной гальке, подошла мать, Степан успел сообщить рыбаку всё, что было необходимо.

— Спасибо, Стёпушка! — весело крикнул Григорий вслед мальчику, бросившемуся к своему отцу и брату. — Спасибо, пионерия!

Ночью, когда утомлённая встречей женщина впервые за весь месяц спала спокойно, Григорий сказал мне, огорчённо покачивая головой:

— Не прилетели голуби-то. Как же так, а?

— Путаются, должно быть. Впервые в такую даль отправились. Может, и придут ещё.

— Знаешь что? — тряхнул головой Григорий. — Пойдём к морю, вдруг и увидим их.

Мы сели с молодым рыбаком на тот же выступ скалы, на котором сидела его мать, и стали вглядываться в даль.

— Хорошо всё же у нас, в Студёном море, — сказал Григорий, раскуривая такую же, как у матери, вересковую трубочку. — Любит оно верных людей. Любит!

Он помолчал.

— Можно бы и раньше прийти к берегу, да под самый конец на косяк сельдяной наткнулись. Как тут уйдёшь? Ну и потрепало маленько. Не без этого.