— не сомневалась.
Все утро, часа четыре, пока шло заседание ученого совета, почтенная дама, силясь вслушаться в обычные, изрекаемые менторским тоном фразы, разглядывала лица коллег, сидящих за длинным столом, прикидывая, какая у кого будет мина, когда она это сделает. «Как и когда?» — подспудно, безотчетно трудилось тем временем все ее существо, но из-за того ли, что она не могла найти ответа, или из-за того, что на самом деле ответ уже был найден, дама наконец запустила правую руку в сумку, висящую на спинке стула, и, пока ее пальцы погружались в теплый, ласковый шелк волос и крыльев, пытливо переводила глаза с одного коллеги на другого, стараясь в последний миг уловить знак — пора? не пора? — как бы надеясь, что ее что-то остановит. Но ничто не остановило ее руку, когда она скупыми жестами, не опуская глаз, стала по одному вынимать и ставить на длинный стол ангелов из сумки. Очутившись на алой скатерти, за годы заседаний изрядно прожженной окурками и заляпанной чернилами, среди бумаг, брошюр, авторучек, стаканов с водой и чашек кофе, крохотные существа мгновенье медлили, а потом, с детской непосредственностью, заменяющей все церемонии, бросались кто куда, не дожидаясь товарищей, как будто им нельзя было терять ни минуты. Вынув последнего, дама закрыла глаза и застыла, уронив руки на колени, опустошенная, словно разом сказалось все напряжение последних дней. Она чувствовала, что ангелы разбежались по столу, наклоняясь над чашками, шурша бумагами, играя авторучками, потом услышала шелест крыльев: значит, полетели. Она представила себе, как сейчас они закружат вокруг очередного оратора. И правда, голос говорящего странно дрогнул и оборвался, пустив в ход механизм неправдоподобной тишины, какая бывает в преддверии взрыва.
Почтенная дама сидела, по-прежнему крепко сомкнув веки, и ждала, что будет.
