Птица малая - [14]

Через две недели после начала курса Энн подождала, пока остальные студенты покинут комнату. Эмилио, собиравший записи со стола, вскинул на нее вопрошающий взгляд.

— Вам разрешают выходить вечером из своей комнаты? — спросила она. — Или для красавчиков вроде вас вводят комендантский час, пока они не одряхлеют?

Эмилио стряхнул пепел с воображаемой сигары и пошевелил бровями:

— Что у вас на уме?

— Ну, я подумывала предложить, чтобы мы нарушили наши клятвы и на выходные сбежали в Мексику, дабы предаться похоти, но у меня домашнее задание, — сказала Энн, прокричав два последних слова, — поскольку некий профессор латыни, по моему скромному мнению, слишком торопит нас с освоением творительного падежа. Поэтому почему бы вам просто не прийти ко мне поужинать в пятницу вечером?

Откинувшись в кресле, Сандос посмотрел на нее с искренним восхищением.

— Мадам, как я могу устоять перед таким предложением? — спросил он. И, наклонившись вперед, прибавил: — А ваш муж там будет?

— Да, черт побери, но он очень либеральный и терпимый человек, — заверила Энн, усмехаясь. — И рано засыпает.

Эдвардсы жили в квадратном, удобном на вид строении, окруженном садом, в котором, как с удовольствием отметил Эмилио, кроме цветов росли помидоры, тыквы, салат-латук, морковь, перец. Сняв садовничьи перчатки, Джордж Эдвардс поздоровался с ним из переднего двора и помахал рукой, приглашая в дом. Хорошее лицо, подумал Эмилио, полное юмора и приветливости. Возраст такой же, как у Энн, полная голова седых волос и подозрительная худоба, которая ассоциируется с хроническим ВИЧ или с токсичным гипеотиреозом… или с пожилыми бегунами. Бег — наиболее вероятное объяснение. Похоже, мужик в отличной форме. Не из тех, улыбнувшись про себя, подумал Эмилио, кто рано ложится спать.

Энн находилась в большой, ярко освещенной кухне, продолжая готовить ужин. Эмилио узнал запах мгновенно, но прошла секунда, прежде чем он вспомнил название. А вспомнив, упал в кресло и простонал:

— Dios mio, bacalaitos![11] — Энн рассмеялась.

— И асопао. С тостонес[12]. А для десерта…

— Милая леди, забудьте про домашнее задание. Сбегите со мной, — взмолился Эмилио.

— Tembleque! — объявила она, торжествуя, очень довольная тем, что угодила гостю. — С меню мне помог мой пуэрториканский друг. На западной стороне есть чудесный colmado. Там можно купить batatas, yuca, amarillos[13], — что угодно.

— Возможно, вы не знаете, — сказал Эмилио — лицо искреннее, глаза пылают. — В семнадцатом веке был пуэрториканский еретик, который утверждал, что Иисус поднял Лазаря из мертвых с помощью бакалау. Епископ сжег беднягу на костре, но сперва его накормили обедом, и он умер счастливым человеком.

Смеясь, Джордж вручил Сандосу и Энн заиндевевшие широкие бокалы с кремовой жидкостью, покрытой пеной.

— Бакардинское anejo[14], — благоговейно выдохнул Сандос. Джордж поднял свой бокал, и они выпили за Пуэрто-Рико.

— Итак, — сказала Энн серьезным тоном, с вежливым интересом приподняв изящные брови, — воплощенное приличие, если бы не очевидное намерение приложиться к напитку. — Что представляет из себя целибат?

— Это такая подлянка! — со всей искренностью живо ответил Эмилио, и Энн поперхнулась.

Он вручил ей платок, чтобы вытерла нос, затем, не дожидаясь, пока она придет в себя, встал и, сделав серьезное лицо, обратился к призрачной толпе на собрании Двенадцатого Шага прежних времен:

— Привет. Меня зовут Эмилио, и хотя я не могу этого помнить, мой нереализованный внутренний ребенок является, по-видимому, косвенным сексуальным наркоманом. Поэтому я полагаюсь на воздержание и вверяю себя Высшей Силе… У вас капает.

— Я весьма искусный анатом, — с чопорным достоинством объявила Энн, промокая платком свою блузку, — и могу в точности обрисовать механизм, благодаря которому напиток изливается из носа.

— Не просите ее это доказать, — предупредил Джордж. — Она вполне может это сделать. Вы никогда не думали о программе Двенадцатого Шага для тех, кто слишком много болтает? Ее можно назвать «Еще, еще — и поскорей».

— О боже, — простонала Энн. — Старые — лучшие.

— Шутки или мужья? — невинно спросил Эмилио. И вот так продолжалось весь вечер.

Когда он заявился к ним на ужин в следующий раз, Энн встретила Эмилио у двери, взяла его лицо в ладони и, приподнявшись на носки, впечатала ему в лоб целомудренный поцелуй.

— Первый раз вы были здесь гостем, — сообщила она, глядя в его глаза. — А теперь, мой дорогой, ты член семьи. Получи свое чертово пиво.

После этого Эмилио затевал дальние и приятные прогулки к дому Эдвардсов по крайней мере раз в неделю. Иногда он был единственным гостем. Чаще там были и другие: студенты, друзья, соседи, интересные незнакомцы, которых Энн или Джордж встречали и приводили к себе. Разговоры о политике, религии, бейсболе, войнах в Кении и Средней Азии, а также на любую иную тему, вызывавшую у Энн интерес, велись весело и до хрипоты, а вечеринки заканчивались тем, что свои последние шутки люди выкрикивали, уходя в ночь. Их жилище стало его пещерой — домом, где иезуиту были всегда рады, где он мог расслабиться и забыть о делах, где он мог впитывать энергию, вместо того чтобы ее терять. Это был первый настоящий дом, который когда-либо имел Эмилио Сандос.