Птаха над гнездом Том 1. Дарители жизни - [49]

— Как же сегодня они разрешили тебе прийти сюда? — спросил у нее.

Прасковья замялась, ей неудобно было признаваться, что она снова удрала из-под домашнего ареста.

Техника побега была простой: Прасковья Яковлевна вступала в сговор с братом Алексеем, тем шустрым Алексеем, который потом спас ее от послевоенного голода, и он передавал ей через форточку выходное платье. Она переодевалась, просила брата отвлечь родителей и через ту же форточку выбиралась на улицу, улепетывая на свободу.

Наконец в эту историю вмешалась старшая сестра Бориса Павловича, согласившаяся приютить молодых у себя, если они поженятся без согласия родителей Прасковьи Яковлевны. В один из октябрьских дней 1939 года Алексей снова помог сестре незаметно покинуть дом, и она ушла на самостоятельную жизнь с возлюбленным. Все были поставлены перед свершившимся фактом. Не желая огласки в селе, ее родители сдались и скоро забрали молодых к себе. Они нашли, за что простить непокорную дочь, — за то, что не стала огорчать мать раньше 10 октября, когда отмечался ее день рождения.

Так они начинали.

До Синельниково, районного центра, Прасковья Яковлевна дошла довольно бодро, оставив позади 25 километров. Но было еще светло, и она пошла дальше. На подходе к Илларионово начала посматривать на небо, определяя время по солнцу. Вдалеке над полями то тут, то там замечала канюк или висящих пустельг, высматривающих нагулявших жир сусликов и полевок. Эти птицы просто наслаждалась своим умением зависать над одним местом, быстро трепеща разноцветными крыльями.

Налюбовавшись в очередной раз на пустельгу, Прасковья Яковлевна подумала о ночлеге. Тогда принято было обращаться за любой помощью к людям, пусть и незнакомым, зазорного в этом не видели. И считали, что хороших людей на свете больше, чем плохих. В смутные времена по дорогам Руси бродило много бездомного люду то под видом погорельцев, то под видом голодающих. И их не боялись пускать в дом, им сочувствовали, обязательно усаживали за стол и кормили горячим. Подчас позволяли помыться или даже выкупаться в горячей воде, отдавали старое белье для переодевания. А утром кормили завтраком и собирали им в дорогу еду, которую могли оторвать от своей семьи. Каждый боялся оказаться на их месте и таким способом задабривал судьбу, чтобы она их миловала.

Да и случаев злоупотребления гостеприимством не было. Принцип помощи ближнему и благодарности за такую помощь соблюдался неукоснительно обеими сторонами. Традиция эта была стойкой и держалась долго, даже нынешние поколения ее застали и хорошо помнят. Бывало так, что погорельцы заходили в одни и те же дома, расположенные ближе к столбовой дороге, тогда хозяева честно признавались, что у них уже есть ночевщики и предлагали новым путникам пройти дальше. Это не было отказом, это было правдой. Такие ответы понимались правильно и на хозяев не обижались, а поток людей, нуждающихся в помощи, распределялся по селу более равномерно.

В Илларионово Прасковья Яковлевна пришла уже в темное время, и просто пошла туда, где светились окна. На стук ей сразу же открыли и впустили в дом, где жила хозяйка со взрослой дочерью, приветливо приняли на ночлег. Не дожидаясь вопросов-расспросов, Прасковья Яковлевна сама рассказала, кто она, откуда и куда идет. Рассказала о своей семье, об отце, о его работе и больших заслугах перед односельчанами и по разведению садов, и по устройству ставка с рыбой.

— Господи, да что же ты сама там сделаешь? — запричитала хозяйка. — Да еще молоденькая такая и хрупкая, как стебелек. Ой, горе, горе…

Побеседовав с Прасковью Яковлевной, посочувствовав, снабдив своими советами да добрым словом, добросердечные женщины положили ее спать на теплой лежанке, постелили под бока мягкий тюфячок.

Утром они застали свою ночлежницу в слезах — за ночь ее натруженные ноги распухли так, что обуть свои сапоги она уже не могла.

— Ну, что ж, деточка, крепись. Идти-то все равно надо. Оставляй свои сапоги у нас, — решила хозяйка, подавая ей глубокие резиновые калоши, — а сама обувай вот это. Только портянки наматывай хорошо, да увязывай их, чтобы не растрепались при ходьбе, а то намучаешься. Умеешь?

— Умею, — сказала Прасковья Яковлевна. — Спасибо вам.

— На обратном пути, пошли господи тебе удачу, зайдешь за своими сапогами и мои калоши вернешь.

И Прасковья Яковлевна отправилась дальше. Первые километры дались с очевидным трудом — сильно болели не успевшие отдохнуть ноги. Снова вышла на железнодорожное полотно и пошла по шпалам. Ох, уж эти шпалы — как выручали они сельских людей в непогоду, да и просто спасали в бездорожье и до места помогали добраться без блужданий любому из пеших странников.

Поднявшееся солнце принялось почти по-летнему обогревать землю, от чего воздух к обеду прогрелся и заструился вверх прозрачными струями. На переездах Прасковья Яковлевна видела, что далеко за посадками во все стороны простирались убранные поля, над которыми колыхалось марево — обманчивое степное море с купающимися в нем осенними отавами.

В этих роскошных травах наверняка прятались жаворонки, ближе к водоемам важно расхаживали большие осторожные дудаки. Это были легендарные птицы, славившиеся своей осторожностью, почему их и не каждый мог видеть. Что только о них ни говорили! А на самом деле это были очень крупные птицы, достигающие иногда в весе до 20-ти килограмм. Жили дудаки (дрофы) семейными группами, встречались стаи по 40-50 птиц. Врага замечали издали и сразу же предпочитали уйти, а во время кормежки выделяли охрану. Скота они не боялись, даже паслись рядом со стадами. Бегали очень быстро, дудака не на всякой лошади можно было догнать, умели летать, но сравнительно тихо и тяжело, пролетать большие расстояния не могли. Дудаки обладали недюжинной силой, от врага отбивались активно, поражая его как крепким клювом, так и ногами, нанося при этом очень серьезные раны, которые для некоторых хищников оказывались смертельными.