Птаха над гнездом Том 1. Дарители жизни - [48]

Оделась по сезону, понимая, что в дороге идти будет хоть и тепло, может, даже жарко, но придется стоять на городских сквозняках у тюремной ограды, где легко простудиться. Надела теплую кофту, юбку и ватную стеганую куртку — фуфайку, исконную сельскую одежду. Голову повязала кашемировым платком, обулась в сапоги из хорошей кирзы. Это была теплая и удобная обувь, которую, кстати, не каждый мог себе позволить.

Вышла из дому на Покрова, 13 октября, в свой день рождения, и направилась в сторону вокзала. После недолгого похолодания на улице вновь светило солнце и люди, несмотря на праздник, ловили годину, торопились убрать урожай с засеянных еще до войны полей — как раз выламывали с сухих шуршащих стеблей кукурузные початки. Дышалось легко, надежда на удачу мягкими касаниями бередила душу, а мысль работала только на одно: как дойти быстрее, безопаснее и сохранить бодрость. Хотелось сократить путь, идя напрямик, благо поля уже были убраны, да и меньше людей тут встречалось. И Прасковья Яковлевна пошла по бездорожью, однако скоро выяснилось, что это неправильное решение — рытвины и кочки замедляли движение, утомляли ноги.

Чего только не передумала она, идя в одиночестве! Вспомнились страшные скандалы с родителями из-за скоропалительного замужества, как хлыстал ее отец своим батожком с узорной рукоятью, дабы не допустить его...

Дело прошлое...

Борис Павлович приехал в Славгород из-за рубежа, когда ему исполнилось десять лет. И долго воспринимался тут как иностранец. Даже прозвище ему придумали Халдей, которое впоследствии закрепилось за ним на всю жизнь. И не только за ним — его детей, внуков и правнуков до сих пор так называют. Он плохо говорил по-русски, поэтому, когда через два года, ушедших на привыкание семьи к новому месту, обстоятельства позволили продолжить учебу, его не взяли в пятый класс, как полагалось бы, а записали в первый. Из-за этого он, переросток, конечно, чувствовал себя среди первоклашек очень неуютно, на уроках шалил. Английский, который четыре года он изучал в Багдаде, и румынский, который выучил среди детворы, пожив недолго в Кишиневе, начали забываться.

— Почему же в первый? — попыталась изменить решение школьного начальства Александра Сергеевна, его мать. Она пришла к директору с обоснованными претензиями. — Он же знает предметы за четыре класса.

— Исключительно из-за языка, — объяснил ей тот. — Пусть бы он даже освоил устную речь, но ведь не знает родной грамматики.

— Он наверстает, — обещала Александра Сергеевна.

— Вот когда наверстает, тогда и переведем его к сверстникам.

Наперед скажу, что Борису Павловичу не удалось перейти к сверстникам, как не удалось по-человечески окончить хотя бы семилетку, что тогда считалось достаточным для начала трудовой деятельности. Впрочем, документ о неполном среднем образовании он получил — по результатам сданных экзаменов. Затем, в 16 лет отчим — деспотичный человек, патологический тунеядец — заставил его идти работать. В виде исключения трудолюбивого паренька, мучающегося с матерью, рабски подчиняющейся тиранящему ее моральному уроду, взяли учеником слесаря на металлообрабатывающее предприятие — завод «Прогресс», наказав обязательно учиться дальше.

Борис Павлович был высок, строен, смуглолиц и удивительно красив чертами лица — изысканно восточными, мужественными, строгими и в тоже время неописуемо тонкими и благородными. Он был легок в движениях, хорошо сформирован в плечах, физически силен, так как рано познал тяжелый труд, и это помогло ему развиться. Нет смысла описывать его внешность, это все видно на фотографиях.

Конечно, девушки на него засматривались — да еще как! А он выбрал себе скромную хрупкую Прасковью Бараненко, единственную дочь колхозного агронома, ученого человека, зажиточного хозяина, одного из немногих, кого в селе по-настоящему уважали. Прасковья Яковлевна даже помнит, когда впервые заметила, что нравится чернявому Борису. Это было на гулянье возле клуба. Вперемежку с танцами там любили водить хороводы, играть в догонялки и в третьего лишнего.

— Вот мы стоим в круге, — рассказывала она о своей юности, — и как только выпадет Борису водить игру, он обязательно платочек подкинет мне. Я едва отдышусь, а он опять водит игру и опять мне платочек подкидывает. Потом пошел меня провожать. Конечно, моим родителям сразу же донесли об этом.

Ее родители, узнав, что дочка не на шутку влюбилась в Бориса Халдея, встали на дыбы, вовсю запротестовали. Они не могли представить, что эта едва окончившая школу молчунья и тихоня собирается выскочить замуж, да еще за человека без образования, без специальности и к тому же из неимущей семьи. Ее просили одуматься, ругали, не пускали гулять, препятствовали встречам с возлюбленным и даже запирали в доме. При этом Яков Алексеевич вышагивал по двору, иногда заглядывая в окна, дабы убедиться, что пленница сидит в комнатах. И все же иногда Прасковья нарушала запреты, выбиралась на улицу, чтобы тут же умчаться в клуб. Вот тогда и погуливал родительский батожок по ее спине.

Кончилось тем, что об этих распрях узнал Борис Павлович и страшно возмутился — как можно поднимать руку на взрослую девушку.