Птаха над гнездом Том 1. Дарители жизни - [33]

Честно сказать, школьницей я была не из тех, кто проявляет инициативу в отношениях. Не то чтобы я не любила набиваться, а просто долгое время не нуждалась ни в ком, не умела быть отзывчивой, нести ответственность за своих друзей, помогать им по личному побуждению. Так получилось и тут: ну, не пишет Тая и не надо, ей виднее, как лучше поступать.

Последнее письмо от нее пришло не скоро, почти под конец учебного года, и после большого перерыва явилось для меня неожиданным. Тая писала, что из-за своей несчастной любви долго болела, не ходила в школу, много пропустила уроков и вообще пережила сложный период, из-за чего ей, видимо, придется остаться в том же классе на второй год. Даже, хорошо помнится, намекала на попытки покончить с собой. Смятение души и плохое самочувствие она связывала с тем предательством, которое узнала от своего возлюбленного... И тут же сообщала, что у нее появилась сестричка. Письмо было длинным и путанным, в нем явно чувствовалось намерение подвести итог какому-то этапу жизни, что-то оставить позади, о чем-то больше не говорить. Надлом, серьезность забот, отрешение от нашего детского мира — вот чем веяло теперь от Таиных слов и рассуждений.

Много позже, когда сама повзрослела и вышла замуж, я поняла, что там тогда произошло. После письма с прозрачными намеками на исход своей грустной истории Тая уже больше никогда не писала мне, да и в Славгород не приезжала, просто исчезла из моей жизни навсегда. Наверное, дело было так: Тая рассказала Лидии Григорьевне, своей маме, что написала мне о нагулянной дочке; а та посоветовала впредь держаться от меня подальше, чтобы я не выдала эту тайну девочке, когда та подрастет.

А ведь по сельским меркам мы были довольно близкими родственниками. Смотрите, как все это рядом: Таина родная бабушка приходилась моей маме родной тетей. В этой фразе есть одно определяющее слово: родная. Не двоюродная, не троюродная... Вот какая близкая это родня — троюродные сестры. Ну... сестра у нее родилась, так сестра. Пусть она будет ей сестрой. А мне Таи всегда не хватало, ее внимания, любви, ее восторга... и красоты. Жаль, что у нее все так получилось».

Семен (1898 – 1967)

Семен Алексеевич был младшим сыном Алексея Федоровича. Как и все из рода Бараненко, он выглядел крепышом среднего роста, был полненький, с русыми кудрявящимися волосами, с румянцами на щеках. В молодости он особых знаний и навыков не приобрел и работал грузчиком на железнодорожной станции, а после войны стал колхозным ездовым, всегда пахнущим свежим сеном и ветрами. Его транспортным средством была бричка с волами. Предписанные ему обязанности состояли в доставке кормов из хранилищ в коровник, вследствие чего его дни в основном протекали на улице. Зимой он легко узнавался по кожуху и буркам на чунях, а летом — по соломенной шляпе с широкими полями.

Жил он с законной женой по имени Арина, хмурой и малословной женщиной, тем не менее прекрасной своими качествами. Ее безрадостность людей не отпугивала, а брала их за душу, вызывала желание помочь ей. Тетя Арина была лучшей подругой Евлампии Пантелеевны, и Прасковья Яковлевна в память о дорогой матери заботилась о тете Арине, дружила с нею, часто с младшей дочкой навещала ее. Тем более что с этой женщиной доживала свои дни Ирина Семеновна, бабушка Прасковьи Яковлевны по отцу.

Когда на свет появилась Света, внучка Прасковьи Яковлевны, то именно коровка тети Арины выкормила ее своим молоком. Технологическая цепочка тут была напряженная, учитывая отсутствие тогда холодильников: коровка нагуливала молочко, тетя Арина на утренней заре доила ее и оставляла молоко в условленном месте, а маленькая Люба на рассвете, пока солнечные лучи не коснулись земли, забирала его оттуда и бежала кормить племянницу. Так продолжалось ровно год, казавшийся тогда маленькой няньке вечным.

Затем Света пошла жить по второму кругу. В семье Прасковьи Яковлевны эту дату отметили громко и представительно и перевели жизнь свою на более щадящий режим. Подросшую девочку уже можно было кормить обычной пищей, и наконец-то утренним недосыпаниям ее няньки пришел конец. Это было счастье в чистом виде — миг осуществления мечтаний, сбывшихся надежд, избавления от непосильных трудностей.

Детей у Семена Алексеевича и тети Арины не было. Возможно, по этой причине или не по этой, дед Семен сделал большую глупость или даже подлость — после смерти матери оставил тетю Арину и пошел жить к одной вдове с двумя взрослыми детьми, у которых уже свои семьи были. Там он быстро получил то, что искал — минимум внимания, жестокую болезнь, смерть в петле и забвение. А Прасковья Яковлевна продолжала поддерживать отношения с тетей Ариной. И когда той не стало — она погибла от наезда мотоциклом — именно Прасковья Яковлевна собирала и провожала ее в последний путь.

Семен Алексеевич тоже умер не своей смертью — покончил с собой где-то в году 1967-м, не перенеся страданий от рака прямой кишки. «Услужливая» вторая жена оставила возле него веревку и на целый день ушла из дому — ее красноречивый жест он понял правильно. Как, наверное, понял и то, что родная жена Арина так не поступила бы — любила его самозабвенно.