Псы Господни (Domini Canes) - [27]

— Не понял, — машинально сказал я, думая о том, что ловить машину в этом районе будет проблематично… а вот прицепиться к симпатичной молодушке из тех, что выплясывают сейчас в комнате, вполне вероятно. Меня слегка раздражал этот ненужный сейчас философский спор… да и сам спокойный и трезвый, как всегда, собеседник. — Я не расслышал, Дима, что ты сказал?

Он усмехнулся:

— Вы всё услышали правильно.

Женщина рядом слабо вскрикнула. Внезапно я понял, что она не хихикает, а всхлипывает, почти парализованная ужасом. Парень гоготнул. Сквозь музыку прорвался короткий вскрик, перебитый глухим рыком.

Голос моего собеседника становился низким и хриплым:

— Я гляжу, вы уже обо всём догадались…

— Нет, — как можно более твёрдо сказал я, — гадать мне сейчас неохота, а вот домой мне, пожалуй, пора.

Господи! Мне надо будет пройти через всю квартиру!

— Не торопитесь, — прошептал он, вдруг обняв меня за шею одной рукой. Другой он крепко ухватил меня за кисть правой руки и поднёс её к лицу, рассматривая. Он стал выше ростом. Я чувствовал, как вздуваются бугры мышц его тела.

— Учитель, — ласково прохрипел он и укусил меня за суставы пальцев. Дыхание его стало горячим и влажным.

В этом не было ничего гомосексуального. Я чувствовал жаркую вонь его пасти… я старался не смотреть ему в лицо… по моему сомнительному счастью, он прижал меня спиной к ограждению лоджии я мог видеть только меняющийся силуэт его огромной головы, нависающей надо мной…

— Кровь, — пророкотал он, — мясо…

— Дмитрий! — как можно строже сказал я, чувствуя, что вот-вот сорвусь и закричу…

Нельзя кричать, нельзя!!!

— Дмитрий! Слышишь, что я говорю! — в панике я чуть было не произнёс «Плохая собака!», как когда-то, воспитывая своего, не в меру разыгравшегося ротвейлера. — Прекрати! Ну-ка…

Я попытался вырвать руку. Он уже прикусил мне пальцы почти до крови. Один из передних зубов впился в сустав. Было больно, но ещё можно было… нужно было прекратить это! Левой рукой я упирался ему в горло… в густую и сальную шерсть.

Он с наглой усмешкой, ещё более обезображиваемой клыками, торчащими, как у волка, из нижней и верхней челюсти, отпустил мою руку, продолжая горячей мускулистой лапой развязно обнимать меня за шею. Пахло псиной и тухлым мясом. В углу булькала разорванным горлом девушка.

— Что мне может помешать? — насмешливо прорычала тварь, откинув когтистой лапой мою ладонь со своего горла. — Ты уже давно всё понял, наставник!

— Я? Я ничего не понял! Я собираюсь уйти!

Я надеялся, что мой голос звучит твёрдо. Откуда-то снизу, из самых глубин моего разума уже карабкалось безумие, хватаясь цепкими пальцами за нервы и жилы, заставляя закипать в венах кровь. Я осознавал, что от меня резко воняет потом… предсмертным потом… и тварь с наслаждением вдыхает этот запах.

В его лице не осталось почти ничего человеческого. Движения его стали грубыми и бесцеремонными повадками огромного зверя. В комнате Борис Гребенщиков завёл «Под небом голубым». Там уже не вскрикивали. Кто-то хрипел, кто-то с хрустом разгрызал кость. Донёсся почти человеческий смешок и шторы пересекла брызчатая красная струя. В голове у меня бушевал ураган:

…молитва… серебро… молитва… осиновый кол…я ничего не помню!!!

Я не мог вспомнить даже имя Иисуса.

— Кол? Мы не вампиры! — сказал Дмитрий, внезапно отпустив меня. — Сегодня мы просто празднуем мой день рождения.

Он снова был спокоен и аккуратен. Глаза его смотрели на меня

…c собачьей преданностью…

с обычным уважением. Он облокотился на перила и мечтательно посмотрел на город:

— Чудесная ночь, просто чудесная! Зря вы уходите! Наташка хотела, чтобы вы её проводили, — он чуть виновато улыбнулся. — Теперь-то, конечно, поздно… она уже ушла. Вам вызвать такси?

— Если можно, — слабо сказал я, стараясь помнить о том, что нельзя у него на глазах вытирать о рубашку обслюнявленную его пастью руку.

В тёмном углу лоджии тварь поднялась на задние лапы и сгорбившись бесшумно шагнула к нам. Я слышал её дыхание у себя над ухом. Тварь сопела, глухо взрыкивая… а потом чихнула и затылок мне обдало брызгами омерзительно тёплого. На заляпанном каплями крови плече я боковым зрением увидел волокна чего-то красного.

— Ну-ну, — оторвавшись, наконец, от созерцания ночной темноты, укоризненно сказал Дмитрий.

Дыхание над моим ухом отдалилось. Тварь снова принялась грызть труп.

— Зачем такси? Дорого! — сказал, улыбаясь, Дмитрий и снял с моего плеча ошмёток плоти. — Я вас провожу до перекрёстка с Посадской. Там всегда бомбилы толкутся, спокойно договоримся. — Он бросил то, что держал в ладони, в рот, причмокнул и улыбнулся. — Нет, честно, зря вы уходите!

Он повернулся и вошёл в комнату. Гребенщикова сменили старые добрые ACDC.

Надо было идти за ним… или прыгать с девятого этажа вниз, на асфальт.

Было настолько страшно, что я не мог даже дышать.

«Я — трус!» — думал я и никак не мог заставить себя cтронуться с места…

* * *

Илья проснулся в поту. Сердце бухало так, что глаза изнутри выдавливало. Рот пересох, руки тряслись.

Господи! Ну и сон!

Немного успокоившись, он сел на кровати. Из соседней комнаты доносилось дыхание девчонки. Сашка посапывал на полу, по-детски положив обе ладони под щёку. За плотно зашторенными окнами стояла тишина. Свеча почти оплыла. Надо было зажечь новую… но руки всё ещё ходили ходуном.