ПСС. Том 68. Письма, 1895 г. - [71]

Л. Т.

Впервые опубликовано в журнале «Современные записки», Париж, 1926, XXVII, стр. 239—240, с датой: «Осень 1895 г.». Датируется на основании письма адресата от 24 сентября, на которое данное письмо служит ответом.

¹Переделано из: настроение,

² В сомнении воздержись.

178. А. Л. Флексеру (Волынскому).

1895 г. Конец сентября. Я. П.

Сейчас прочел вашу заметку¹ о Соловьевском Смысле войны² и почувствовал радость сознания того, что есть единомышленный орган. Кроме вас, никто не скажет этого и нигде, кроме как в вашем журнале, а сказать это было необходимо. И мне это было очень радостно и захотелось высказать вам это. И заметка написана прекрасно. Хотелось бы сказать, что она слишком зла, но в глубине души, к сожалению, одобряю и злость. Уж очень скверно то, что написал Соловьев. Дружески жму вашу руку.

Лев Толстой.

Печатается по листу 150 копировальной книги. Впервые опубликовано, по несовершенной копии, в ПТС, II, № 427, стр. 162, с датой: «1895, сент. 5 (?)», и по автографу в «Летописях», 2, стр. 167. Дата определяется ответным письмом адресата от 3 октября 1895 г.

¹ Статья А. Волынского «Смысл войны. Из нравственной философии Влад. С. Соловьева», напечатанная в журнале «Северный вестник» 1895, 9, стр. 62—63.

² В статье своей «Смысл войны. Из нравственной философии», напечатанной в «Ежемесячных литературных приложениях к «Ниве» 1895, 7, стлб. 430—462, написанной в оправдание войны, Соловьев доходил до того, что утверждал, будто «организация войны в государстве есть первый великий шаг на пути осуществления мира».

* 179. A. М. Бодянскому.

1895 г. Октября 2. Я. П.

Дорогой Александр Михайлович,

Получил вместе ваши два письма и еще из Москвы в то же время копию с вашего письма Пав[лу] Ив[ановичу] о том же предмете. Начну с начала. То, что вы говорите о художественной работе, совершенно справедливо. Ложь противна, но и выдумка не внушает серьезного отношения. И совершенно справедливо, что из худож[ественного] произведения берут только то, что по шерсти, и что не по шерсти — откидывают. Мне всегда совестно заниматься таким писанием, но иногда хочется, и думаешь, что не вредно, а кроме того, все окружающие поощряют к этому. Спасибо, что вы мне написали об этом. Надо поддерживать друг друга на добром пути. Со стороны всегда виднее. Что же касается до вашего суждения о духоборах, о том, что девушки их выходят за грузин и принимают православие, и о хлопотах для переселения их за границу, я совсем несогласен с вами. Несогласен и в том, что желательно бы было нашим друзьям переселиться за границу в условия, более легкие для жизни, и соединившись вместе. Я нахожусь в очень неудобном положении — я, пользующийся всеми внешними удобствами жизни и ничем не стесняемый, обращаясь к вам и говоря про людей, несущих годами тяжесть изгнания и всякого рода притеснений, — но не могу не говорить то, что всей душой чувствую и исповедаю, и что связано с моим жизнепониманием или верою. Христос сказал: меня гнали и вас будут гнать. Но если бы он и не сказал этого, мы, старающиеся быть его учениками и внести в языческий мир христианские начала жизни, не можем не видеть, что гонения и потому страдания суть необходимое условие исполнения или хоть приближения к исполнению его закона. Степень страдания внешнего в мирском смысле показывает степень нашего следования Христу, как трение показывает степень напряжения всякой работы. Всё это мы знаем, и вы знаете лучше меня, но мы склонны в минуты усталости забывать это и принимать ту тяжесть условий жизни, кот[орую] несем — в самых разнообразных видах — за исключительно несчастные условия лично мои, Ал[ександра] Мих[айловича], или Льва Ник[олаевича], или моих друзей, и тогда ищем внешних средств облегчения этих страданий. Тогда как эти страдания суть только то благое иго, кот[орое], хочет ли, не хочет он того, берет на себя всякий, кто идет за Христом. Желать уничтожить эти страдания — все равно, что желать облегчить напряжение тяги пашущего плуга. Облегчить можно тем, чтобы вынуть совсем плуг из борозды или хоть тем, чтобы взять мельче пласт. Так же и нам в наших страданиях, принимающих самые разнообразные формы, особенно у людей семейных. Вы сами пишете, что семья не есть условие, свойственное христианину, и потому всякий семейный христианин должен страдать. Вы говорите: сойтись нескольким семьям вместе, чтобы воспитывать детей. Чьих детей? Почему ваши дети больше ваши, чем мои дети, чем дети вашего соседа? Вы говорите: вредно задаваться такими задачами, кот[орых] не в силах выдержать. Я с этим совершенно согласен. Но из этого никак не следует то, что я могу, благодаря среде, друзьям, устроить себе такую жизнь, которая будет легка и будет похожа на христианскую, как это бывает во всех общинах, начиная с монастырей. Во-первых, такой жизни устроить нельзя, если она не будет вся пропитана лицемерием, а во-2-х, эта жизнь не будет христианская, а только подобие ее. Для желающего идти по пути Христа женатому человеку, по-моему, есть только два христианских выхода: один, кот[орый] и вы указываете, уйти от семьи, если у него, как вы говорите, есть несомненное призвание и если — как я скажу — он может это сделать, не нарушив главного завета учителя — любви. Это один выход. Другой выход тот, чтобы признать свое положение бесконечно далеким от христианской жизни и, не унывая, в этом положении стремиться неустанно к христианской жизни и к освобождению себя и тех, с кем он связан, от этого нехристианского положения. И жизнь такая будет непременно полна страданий. И страдания эти надо нести, зная, что через эти страдания делается дело божие. И потому я думаю, что представление, кот[орое] имеют многие, и кот[орое] я имел когда-то, о том, что могут теперь, сейчас, сложиться условия, при кот[орых] христиане, да еще семейные, будут жить вместе, воспитывая в своей вере своих детей и помогая друг другу матерьяльно и духовно, есть одно из самых неосуществимых мечтаний, заключающее в себе, кроме того, внутреннее противоречие. Христианин всякий неизбежно должен нести свой крест, т. е. посредством борьбы с миром вносить в него божию истину, — тем более тяжелый, чем более он христианин. Женатый же христианин должен нести еще более тяжелый крест, потому что он сложнее запутан и связан с миром. Единственное облегчение в этом труде для женатого христианина, кроме оставления семьи, не устройство более удобных условий жизни, а сознание того, что несомые им страдания служат признаком исполнения им того, на что он послан в мир. И, как вы знаете, утешение это не фиктивное, а настоящее. Нельзя быть сразу на двух сторонах. Если духоборческие девушки выходят в православие и замуж за грузин, если бы даже и некоторые или даже все духоборы, ослабев в гонениях, отреклись бы от своей веры, то это доказывало бы то, что у них нет этой единственной опоры и радости — сознания исполнения дела божия, и потому им не на чем держаться и надо непременно сдаваться. Те же, кот[орые] знают, что они живут не для себя, а для исполнения дела божия, тем нельзя сдаться, п[отому] ч[то], отказавшись от бога, им будет нечем жить. И этим-то и драгоценны гонения, что они подламывают всякие искусственные подпорки — внешне хорошей общинной жизни и вызывают наружу ту настоящую веру, кот[орой] живет человек. Это полезно и для самих людей, выводя их из самообмана, в к[отором] они часто находятся, и хорошо для дела божия. Войско в 100 чел[овек], непоколебимых и готовых умереть за свое дело, в тысячу раз сильнее миллионного войска трусов и не верующих в то дело, за кот[орое] они сражаются. Роды всякие всегда сопровождаются страданиями, но как Хр[истос] сказал: когда женщина родит, она забывает страдания и радуется, так же и роды царства божия. Нужно быть гонениям и страданиям. Повторяю, мне, сидящему спокойно и неудостоившемуся участвовать в страданиях, жутко говорить это, но чувство, испытываемое мною при известиях о том, что делается среди не одних духоборов, но многих людей, теперь страдающих за истину, главное чувство, испытываемое мною, это радость за то, что дано мне видеть, если не участвовать, как творится дело божье. То, что я радуюсь, слыша про гонения и христианскую твердость гонимых, не мешает мне желать всеми силами помочь гонимым. Помощь, кот[орая] одна в моей власти, это — вызывание сочувствия к делу божьему в наибольшем количестве людей и в выражении сочувствия и любви к тем, кот[орые] его делают. Это я и попытался, как умел, сделать, написав статью об этом и послав ее в английские и немецкие газеты. Выразить же прямо свое сочувствие и любовь духоборам я бы очень желал, но не знаю, как это сделать. —