ПСС. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты - [349]

Было уже семь часов вечера. Наташа с потерянными, странными глазами[3883] прошла в свою комнату и заперлась в ней. Соня постучалась к ней, она не пустила ее. Марья Дмитриевна сидела в гостиной и вязала, братец читал. Гостей никого не было.

— Что вы, как зачумленные, от народа бегаете? — сказала она Соне. — Добро Наташа, все жениху письма пишет, а ты что?

— Марья Дмитриевна, у нас несчастье, мне вам надо сказать наедине...

— Что, платье разорвала?

— Ну, после дочитаешь П. И. Ну, что за важное дело? — сказала она, когда братец ушел.

— Марья Дмитриевна, Наташа отказала Болконскому, она влюблена в Курагина, она в тайной переписке, она сейчас получила от него письмо.[3884] — Соня зарыдала.

Марья Дмитриевна сидела неподвижно, нахмурившись, глядя перед собой.

— Хорошо, очень хорошо, — сказала она. — Это в моем доме. Хорошо уваженье. Ну, долго будешь хныкать. Утри. Утри. Ты читала письмо от этого?

— Читала.

— А кто переносил?

— Дуняша...

— Позвать Дуняшку ко мне, — крикнула Марья Дмитриевна. Через полчаса в руках Марьи Дмитриевны было письмо Наташи к Анатолю.[3885]

«В десять часов я буду у ворот» было написано в этом письме.

Марья Дмитриевна с письмом в руке вошла к Наташе и, безжалостно грубо называя ее, уличила ее и, не слушая ее, заперла ее на ключ и вышла.

————

В половине десятого у крыльца дома, занимаемого Долоховым, стояли две ямские, московские, щегольские тройки.[3886] Анатоль[3887] и Долохов сидели за[3888] столом, кончая обедать.

— Я тебе говорю: съешь и выпей, — сказал Долохов Анатолю, который ходил по комнате.

— Не могу, ma parole d'honneur,[3889] не могу, не хочется, — отвечал Анатоль,[3890] на мгновенье останавливаясь. — Отчего ж его нет до сих пор? — сказал он.

— Уж ты не хлопочи, если я взялся за дело,[3891] через четверть часа Мишка будет здесь и поп будет готов. Я тебе отвечаю за всё.

— Одно, — сказал Анатоль,[3892] — я право думаю, что отчего ж моя женитьба будет неправильна, нисколько не неправильнее всякой другой, кто знает, кто и как там меня обвенчали?[3893]

— Я тебе говорил, — сказал Долохов, — об этом никогда ни при ком говорить не надо...[3894] Я ничего не знаю и никогда не слыхал, обвенчан ты или нет, я знаю, что ты влюбился, родители там женили и мы увезли и обвенчали тебя, вот и всё. — Анатоль с счастливым и взволнованным лицом посмотрел на Долохова и ушел всё таки не спокоен.

— Эй, приехал Балага? — крикнул Долохов. Балагой звали знаменитого в то время троечного, тверского ямщика, стоявшего в Москве с своими тройками и служившего таким господам, как Анатоль и Долохов.

— Пошли его сюда.

Вошел краснолицый и красный, толстеющий ямщик щеголь, в синем кафтане, с здоровой улыбкой на лице.

— Здорово, Балага, — сказал Долохов, протягивая руку, которую полупочтительно, полутоварищески пожал ямщик.

— Здорово, батюшка Федор Иваныч. Здорово, ваше сиятельство,— сказал он выглянувшему Анатолю и он тоже пожал руку Курагина.

— Ну, садись, пей! — Долохов налил Балаге большой стакан мадеры и подал ему. Балага выпил всё и с приятной улыбкой.

— Ну, слушай, брат, вот теперь мне и князю службу надо верную сослужить.[3895] Надо в Клин до петухов поспеть и чтоб никакая погоня не догнала.

— Как ваш посол приказал.[3896] Я сам на своей тройке.

— То-то.

— Хотел молодца послать, да как посол сказал, сам оделся. Что же, когда ехать?

— Да вот[3897] через часик может.

— Как дорога будет, а то отчего же, — сказал Балага.— Доставляли же в Тверь в семь часов, те же лошади. Помнишь, в Рожество, — сказал Балага, обращаясь к Анатолю, — я молодых запрег, так шестьдесят верст звери летят, держать мочи нет, от мороза руки закоченели, бросил вожжи, говорю: держи Федор Иваныч, так после петухов из Москвы выехали, к заре в Твери были...

* № 158 (рук. № 88. T. II, ч. 5, гл. XVI, XVIII).

<Марья Дмитриевна с письмом в руке вошла к Наташе.

— Мерзавка! — сказала она, показывая ей письмо. — Только для отца твоего не выкину тебя из дома. Ничего, ничего слушать не хочу. Жди, жди любовника. — Она оттолкнула от себя рыдающую Наташу, заперла ее на ключ и вышла.

Через Дуняшу открылось, что кроме ее, дворник был подкуплен для того, чтобы нынче вечером, откликнувшись на свисток, пропустить людей к заднему крыльцу и выпустить их. Записка Наташи по приказанию Марьи Дмитриевны была послана по назначению, и дворник точно так же по свистку должен был впустить людей к девичьему крыльцу, но не выпускать их. Марья Дмитриевна, надев шубу, капор и теплые сапоги, с огромной палкой в руках вышла на заднее крыльцо и, приказав поставить себе кресло, села в него.>[3898]

Анатоль уже второй день жил у Долохова. Всё у них уже было готово для похищения Наташи и для тайного и недействительного венчания их <в селе по тверской дороге за сорок верст. В тайну были посвящены, кроме Долохова, отставной промотавшийся гусар, приживавший то у Анатоля, то у Долохова и прозванный Макаркой, и Иван Дмитриевич Хвостиков, худощавый болезненный человечек из приказных, товарищ и слуга Долохова по игре. Они двое должны были быть свидетелями при свадьбе. Расстриженный поп, подкупленный заранее, уже ожидал их третий день в селе Каменке в шестидесяти верстах по Тверской дороге. Оттуда молодые должны были ехать за сто двадцать верст в именье Несвицкого, где в барском доме всё было приготовлено для их приема.> У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег взятых у сестры, и десять тысяч занятых через посредство Долохова. <Всё было готово и ожидался только тот последний ответ Наташи, который прошел через р[уки Марьи Дмитриевны.]