Переодевшись, князь Андрей медленно и <аккуратно>, как он и всё делал <отложил письмо в сторону, сложил письменные матерьялы по местам>, [сел] в кресла перед столом и, обернувшись к Pierr'y, расправил морщины. Pierre тотчас же оставил книгу и поверх очков смотрел на своего друга с видом покорной готовности[1260] слушать то, что скажет князь Андрей.
— Да, довольно этой жизни, — сказал князь Андрей[1261] оживленно и желчно. — Эта жизнь была не для меня. Я чувствовал, что падаю все ниже и ниже. Я становился такой же, как все.
Pierre недоверчиво улыбнулся, показывая этим, что друг его не мог сделаться таким, как все.
— Нет, право. Я чувствовал, что эта жизнь не по мне... Ну, теперь довольно. Война. И я знаю, где мое место.[1262] Через две недели я буду в армии.
— Когда же вы это решили?
— Сейчас.
— А жена? — робко спросил Pierre.
— Она будет в деревне у отца.
В это время зашумело в соседней комнате женское платье. Лицо князя Андрея отразило опять ту же гордую, холодную злобу, которая выражалась в нем во весь вечер, и огонь, загоревшийся было в глазах при начале разговора, потух опять при входе жены.
Княгиня, все так же улыбаясь белыми зубами из под короткой губки, сложила свои маленькие ручки над возвышением талии[1263] и села на кресло в кабинете мужа.
Pierre, спустив ноги, посмотрел на князя и его жену и, видимо, желая спросить еще что то, воздержался от вопроса, полагая, что решение князя еще должно оставаться тайной для жены. Князь Андрей понял его и видимо нарочно продолжал тот же разговор.
— Да, — сказал он, — странно будет, что я, я буду драться с Наполеоном.
Княгиня рассеянно смотрела вперед и, казалось, не слушала и не понимала того, что говорилось.
— Неужели вы думаете, что мы победим? — наивно спросил Pierre.
— Гм! — отвечал князь Андрей. — Мой долг сделать всё, что я могу, а там что будет. Но война теперь решительно объявлена и до зимы понюхаем пороху, — прибавил он, оглядываясь на жену и с досадой отворачиваясь от ее равнодушно спокойного и радостного лица. Она, видимо, не понимала того, что говорилось, глаза ее смотрели, как будто вглубь себя, кротко, радостно и серьезно, матерински... Она чуяла движение ребенка[1264] и все казалось ей так ничтожно в сравнении с тем первым чувством матери, которое она испытывала.
— Что ж вы будете адъютантом Кутузова? — спросил Pierre.
— Да, он предлагал мне прежде. Во фронте я не могу служить, слишком мерзко наше воинство.
— Да собственно он что, Кутузов? — спросил Pierre.[1265]
— Это ты только можешь не знать, — сказал князь Андрей. — Главнокомандующий!
Он оглянулся на жену. Ему неприятно было, что она пришла, неприятно было, что она ничего не говорит.[1266]
— Чем замечателен этот Кутузов, где он был?
— Он? Везде от Измаила до Праги. Правая рука Суворова. Он был губернатором здесь, потом уехал в деревню, известная история. Много говорят, но я
