ПСС. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты - [106]
— André! — сказала Лиза, улыбаясь и блестя зубами из под короткой губки. Она всегда улыбалась, такая у нее была привычка, а улыбка эта теперь еще более раздражала мужа, — я нынче говорила о Marie.
Он пожал плечами и не отвечал.[1268]
Они помолчали.
— Знаешь что, André — сказала опять жена. — Для твоей сестры Маши есть жених очень хорошей фамилии.
— Оставим ее самою о себе заботиться, — сказал муж. — Ты бы шла спать.[1269] — Княгиня продолжала сидеть.
— Первое время я соглашаюсь быть его адъютантом, но потом я должно быть возьму отдельный отряд, — продолжал князь Андрей, обращаясь к Pierr’y.
— André, разве ты едешь в армию? — вдруг испуганно спросила княгиня.
— Нет. Русские будут драться, а я буду ездить в Петербурге на обеды к вашим родственникам, — сказал он резким раздраженным голосом.
— M-r Pierre, он точно едет? — спросила княгиня, готовая плакать. Pierre удивленно через очки смотрел на эту сцену, не зная, что отвечать.
— Я три часа при вас об этом говорю, — продолжал князь, все более и более раздражаясь, — да вы видно заняты так мыслями о разговорах князя Иполита Курагина, что вам это не интересно.
— André, за что ты ко мне так переменился?[1270]
— Ежели вы хотите делать сцены, то увольте от этого Pierr’a. Идите спать.
— Ты е-дешь в ар-ар-мию... а я?...
— Когда вам нужно будет знать, вы всё узнаете, идите спать
— Пойду. Прощайте m-r Pierre. Какой вы спорщик, — сказала она, покорно вставая и улыбаясь.
Она поцеловала его в лоб и, шумя платьем, вышла из комнаты. Она сопела и, как ребенок, едва могла держать слезы.
«Что же делать, что я не могу ее любить», сказал он сам себе.
* № 12 (рук. № 51. T. I, ч. I, гл. VII).
— André, не говори этого, не говори больше, — рыдая проговорила княгиня, — я не буду больше говорить, я уйду, я сделаю всё, что ты хочешь, я не буду говорить, чтобы ты не ездил в армию, — и она встала и собиралась выйти.
Pierre дышал тяжело и готов был плакать. Он не мог переносить вида чужого страданья и встал тоже в нерешительности.
— Прощайте, прощайте, — заговорил он, протягивая руки. — Извините меня пожалуйста. Мне надо поскорее.
— Куда надо? — спросил князь Андрей.
— Я обещал к Анатолю. Прощайте.
— Да ты мне дал честное слово не ездить к нему больше.
— Я не поеду, я домой. Прощайте, — и он торопливо вышел.
Оставшись одни, князь с княгиней замолчали, как будто, как это часто бывает, они только для постороннего говорили то, что они говорили.
— Пора спать, — сказала княгиня. — Я ухожу. Ты не сердись на меня, André. Я никогда не сержусь.
— Я только замечу тебе, — сказал князь Андрей уже мягче, чем при Pierr’e (и он говорил уже ты, а не вы. Хорошо ли, дурно было его положенье,[1271] он видно понял, что надо сносить его). — Я замечу тебе только то, что ежели бы я разлюбил тебя, как ты говоришь, такие сцены, как сейчас, не способны заставить меня полюбить тебя. Напротив...
— André, ты верно опять полюбишь меня? Верно всё вернется. Я это чувствую. Рано или поздно, а всё вернется. Я чувствую это, потому что я не переменилась к тебе.[1272]
— Идите, идите и выпейте этих капель, что Lorrain вам прописал...
Она вышла.
— André, только когда ты вернешься, не было бы поздно, — сказала она, остановившись у двери.
— Выпейте капель.
Княгиня была в слезах и держала в руке розовую записку Иполита.
— André, c’est un billet doux![1273] — говорила она сквозь рыданья, подавая ему записку. — Я не знаю за что, чем я виновата. Я ничем не дала повода. Ей богу. Не будем ездить.
Князь взял записку, прочел.
— А я этого ждал, — сказал он, сжег записку, она была без подписи, и опять пошел в кабинет за письменный стол. Он был еще бледнее и написал Иполиту. «Ежели вы когда нибудь посмеете показаться на глаза мне или моей жене, то я вам выдеру при всех уши. Ежели вам не нравится это приказанье, то соглашаюсь один раз еще видеться в тот день и в тот час, который вы назначите». Написав письмо и отослав его с Фадеем, князь[1274] долго, облокотившись на руки, сидел в кабинете.
* № 13 (рук. № 51. T. I, ч. I, гл. XIX—XXI).
Перед ужином лакей пришел доложить Пьеру, который находился в самом веселом и приятном расположении духа, что князь Василий Сергеевич прислал за ним и велено сказать, что графу хуже.
— Partons, partons, mon cher,[1275] — заговорила Анна Михайловна, по петербургски энергически собираясь. — Faites avancer.[1276] Pierre простился с графиней, прося позволения бывать. Графиня сказала, что она очень рада. Граф почему то обнял Пьера и несмотря на то, что во весь день не говорил с ним, просил, чтобы он с ним был, как с родным, и говорил, что он очень полюбил его. Полный[1277] веселых, молодых и чистых впечатлений, Пьер сел с Анной Михайловной в карету и приехал к дому графа Б., перед которым было настлано соломы.
Швейцар протянул руку к звонку.
— Не надо, голубчик, — сказала княгиня Анна Михайловна.
— Князь Василий Сергеевич приказали доложить, когда вы изволите приехать, — сказал швейцар.
— Ах нет, не надо, не надо, — сказала княгиня, торопясь и конфузясь. Она остановила руку швейцара.
— Allez vous coucher, mon cher ami. Je vous ferai chercher quand il sera temps,
