Психопатология обыденной жизни - [18]

Собирая материал об обмолвках для первого издания этой книги, я придерживался правила подвергать анализу все случаи, какие только приходилось наблюдать, даже и менее выразительные. С тех пор занимательную работу собирания и анализирования обмолвок взяли на себя многие другие, и я могу теперь черпать из более богатого материала.

к) Молодой человек говорит своей сестре: «С семейством Д. я окончательно рассорился; я уже не раскланиваюсь с ними». Она отвечает: «Überhaupt eine saubere Lippschaft»[48]. Lippschaft вместо Sippschaft: в ошибке этой выражены две вещи. Во-первых, брат ее когда-то начал флирт с одной девицей из этой семьи, во-вторых, про эту девицу рассказывали, что в последнее время она завела серьезную и недозволенную любовную связь (Liebschaft).

л) Целый ряд примеров я заимствую у моего коллеги доктора Штекеля[49] из статьи «Бессознательные признания». «Неприятную шутку, которую сыграли со мной мои бессознательные мысли, раскрывает следующий пример. Должен предупредить, что в качестве врача я никогда не руковожусь соображениями заработка и, что разумеется само собой, имею всегда в виду лишь интересы больного. Я пользовал больную, которая пережила тяжелую болезнь и тогда выздоравливала. Мы провели ряд тяжелых дней и ночей. Я рад, что ей лучше, рисую ей все прелести предстоящего пребывания в Аббации и прибавляю: «Если вы, на что я надеюсь, не скоро встанете с постели…» Причина этой обмолвки, очевидно, – эгоистический бессознательный мотив, желание дольше лечить эту богатую больную, желание, которое совершенно чуждо моему сознанию, и которое я отверг бы с негодованием».

м) Другой пример доктора Штекеля. «Моя жена нанимает на послеобеденное время француженку и, столковавшись с ней об условиях, хочет сохранить у себя ее рекомендации. Француженка просит оставить их у нее и мотивирует это: „Je cherche encore pour les apres– midis… pardon, pour les avant-midis“[50]. Очевидно, у нее есть намерение посмотреть еще, не найдет ли она место на лучших условиях, – намерение, которое она в действительности и выполнила».

н) «Я читаю Книгу Левит[51] вслух одной даме, а ее муж, по просьбе которого я это делаю, стоит за дверью и слушает. По окончании моей проповеди (которая произвела заметное впечатление), прощаясь я произнес: „Целую ручку, милый господин“. Осведомленный человек мог бы узнать отсюда, что мои слова были обращены к мужу, и что говорил я ради него».

о) Доктор Штекель рассказывает о себе самом. Одно время он имел двух пациентов из Триеста. Здороваясь с ними, он постоянно путал их фамилии. «Здравствуйте, господин Пелони», – говорил он, обращаясь к Асколи, и наоборот. На первых порах он не был склонен приписывать этой ошибке более глубокую мотивировку и объяснял ее рядом общих черт, имевшихся у обоих пациентов. Он легко убедился, однако, что перепутывание имен объяснялось здесь своего рода хвастовством, желанием показать каждому из этих двух итальянцев, что не он один лишь приехал к нему аж из Триеста за медицинской помощью.

п) Сам доктор Штекель говорит в бурном собрании: «Wir streiten nun zu Punkt 4 der Tagesordnung»[52].

р) Некий профессор говорит во вступительной лекции: «Ich bin nicht geneigt, die Verdienste meines sehr geschätzten Vorgängers zu schildern»[53].

с) Доктор Штекель говорит даме, у которой предполагает базедову болезнь: «Sie sind um einen Kropfgrößer als ihre Schwester»[54].

При психотерапевтических приемах, которыми я пользуюсь для разрешения и устранения невротических симптомов, очень часто встает задача: проследить в случайных на первый взгляд речах и словах пациента тот круг мыслей, который стремится скрыть себя, но все же нечаянно, самыми различными путями проявляется. При этом обмолвки служат зачастую весьма ценную службу, как я мог бы показать на самых убедительных и вместе с тем причудливых примерах. Пациентка говорит, например, о своей тетке и неуклонно называет ее, не замечая своей обмолвки, моя мать или своего мужа – мой брат. Этим она обращает мое внимание на то, что она отождествила этих лиц, поместила их в один ряд, означающий для ее эмоциональной жизни повторение того же типа. Или: молодой человек двадцати лет представляется мне на приеме следующим образом: «Я отец NN, которого вы лечили… извините, я хотел сказать, брат; он на четыре года старше меня». Я понимаю, что этой своей обмолвкой он хочет сказать, что он так же, как и его брат, заболел по вине отца, как и брат нуждается в лечении, но что лечение нужнее всего как раз отцу. Иной раз достаточно непривычно звучащего словосочетания, некоторой натянутости, чтобы обнаружить участие вытесненной мысли в мотивированной иначе речи пациента.

Как в грубых, так и в более тонких погрешностях речи, которые еще можно отнести к ряду обмолвок, фактором, обусловливающим возникновение ошибки и достаточно объясняющим ее, я считаю не взаимодействие приходящих в контакт звуков, а влияние мыслей, лежащих за пределами задуманного. Сами по себе законы, в силу которых звуки видоизменяют друг друга, не подвергаются мной сомнению; мне только кажется, что их действие недостаточно для того, чтобы нарушить правильное течение речи. В тех случаях, которые я тщательно изучил и осмыслил, они представляют собою лишь предуготовленный механизм, которым с удобством пользуется более отдаленный психический мотив, не ограничиваясь, однако, пределами его влияния. В целом ряде подстановок эти звуковые законы не играют при обмолвках никакой роли. В этом мои взгляды совпадают с мнением Вундта, который также предполагает, что условия, определяющие обмолвки, сложны и выходят за пределы простого взаимодействия звуков.