Психология женщины - [54]

Изучая историю этих женщин, вы обнаружите, что в их ранней любовной жизни, возможно, глубоко запечатлелись разочарования: это отец или брат, к которым они испытывали нежную привязанность и которые их разочаровали; или брат, которого им предпочитали; или совершенно иная ситуация, вроде следующей. Пациентка совратила младшего брата, когда ей было одиннадцать лет. Через несколько лет брат умер от гриппа. Она испытала сильное чувство вины. Обратившись спустя тридцать лет к психоаналитику, она по-прежнему была убеждена, что является причиной смерти брата. Она полагала, что, после того как его совратила, брат стал заниматься мастурбацией и от этого умер. Чувство вины заставило ее ненавидеть собственную женскую роль. Она хотела быть мужчиной, довольно откровенно завидовала мужчинам, унижала их, где только возможно; ее навещали жуткие сны и фантазии о кастрации, и она была абсолютно фригидна.

Этот случай, между прочим, проливает свет на психогенез вагинизма. Муж не мог дефлорировать пациентку в течение четырех недель после свадьбы, и дефлорация в конце концов была осуществлена хирургически, хотя в ее девственной плеве не было никаких отклонений, а муж обладал нормальной потенцией. Спазм стал частично выражением ее сильнейшего неприятия женской роли, частично защитным механизмом против собственных кастрационных импульсов, направленных на предмет ее зависти – мужчину.

Неприятие женской роли часто оказывает огромное воздействие вне зависимости от того, каково его возможное происхождение. В одном случае это был младший брат, которому отдавали предпочтение оба родителя. Зависть к нему отравляла пациентке всю жизнь и особенно ее отношения с мужчинами. Ей самой хотелось быть мужчиной, и она играла эту роль в фантазиях и сновидениях. Во время полового сношения она иногда испытывала вполне осознанное желание поменяться сексуальными ролями.

У фригидных женщин вы встретите и другую конфликтную ситуацию, часто еще более важную в динамическом отношении, – конфликт с матерью или старшей сестрой. На уровне сознания можно питать различные чувства к матери. Иногда такие пациентки в начале лечения соглашаются признать – даже для самих себя – только позитивную сторону своих отношений с матерью. Возможно, они пережили потрясение, заметив, что, несмотря на страстное желание материнской любви, в действительности они всегда делали прямо противоположное тому, чего хотела бы от них мать. В других же случаях имеет место откровенная ненависть. Но даже отдавая себе отчет в существовании конфликта, они ничего не знают ни о его существенных причинах, ни о влиянии, которое он оказывает на их психосексуальную жизнь. Одной из таких существенных черт может быть, например, то, что мать по-прежнему представляет собой для этих женщин инстанцию, запрещающую сексуальную жизнь и сексуальное удовольствие. Один этнолог недавно сообщил об обычае некоего примитивного племени, проливающем свет на всеобщность подобных конфликтов. Когда умирает отец, дочери остаются в доме покойного, а сыновья покидают его, опасаясь, как бы дух мертвого отца не проявил к ним враждебности и не причинил вреда. Когда умирает мать, сыновья остаются в доме, а дочери покидают дом из страха, что дух матери может их убить. Этот обычай отражает тот же антагонизм и страх перед возмездием, который обнаруживается нами при анализе фригидных женщин.

Здесь человек, не знакомый с процессом психоанализа, вправе спросить: если эти конфликты не осознаются пациентками, как вы можете столь определенно полагать, будто они существуют, да еще играют эту особую роль? Ответ на этот вопрос, который, однако, может показаться трудным для понимания тому, у кого нет психоаналитического опыта, таков: старые иррациональные установки пациента оживают и вновь включаются в действие по отношению к аналитику. Например, по отношению ко мне пациентка X на уровне сознания испытывала привязанность, хотя всегда с некоторой примесью страха. Но когда ее застарелая инфантильная ненависть к матери готова была выплеснуться наружу, она дрожала от страха в приемной, эмоционально видя во мне нечто вроде безжалостного злого духа. Стало ясно, что в подобных ситуациях она переносила на меня свой прежний страх перед матерью. Один особый случай позволил нам увидеть, насколько важную роль в ее фригидности играл страх перед запрещающей матерью. В период анализа, когда ее сексуальная скованность уже пошла на убыль, мне пришлось на две недели уехать. После моего возвращения она рассказала мне, что как-то вечером, собравшись с друзьями, немного выпила, но не больше, чем обычно позволяла себе, – и дальнейшего не помнила. Но ее друг рассказал ей, что она пришла в сильное возбуждение, предложила вступить с ней в половое сношение, испытала полный оргазм (до этого она была совершенно фригидна) и несколько раз воскликнула с чем-то вроде триумфа в голосе: «Я отдыхаю от Хорни!» Меня, запрещающей матери в ее фантазии, не было, и поэтому она могла без опаски быть любящей женщиной.

Другая пациентка, страдавшая вагинизмом, а позже фригидностью, перенесла на меня свой прежний страх перед матерью и особенно перед сестрой, бывшей на восемь лет ее старше. Пациентка не раз предпринимала попытки установить взаимоотношения с мужчинами, но всегда терпела неудачи из-за своих комплексов. В подобных ситуациях она постоянно приходила в ярость на мой счет и даже высказывала чуть ли не параноидную идею, что это я не подпускаю к ней мужчин. И хотя разумом она понимала, что я-то как раз хочу помочь ей наладить жизнь, застарелый страх перед сестрой оказался сильнее. Еще в то время, когда она приобрела свой первый сексуальный опыт с мужчиной, ей сразу же приснился тревожный сон, в котором сестра ее преследовала.