Психология творчества. Вневременная родословная таланта - [29]

) ответил, что они, как все, не умнее и не глупее других. Наступило неловкое молчание, которое нарушил Карлейль, сказав: «Мы можем гораздо лучше продолжать разговор, если Ваше Величество позволит мне как немощному старику сесть». К ужасу присутствующих, он пододвинул себе стул и сел. Как говорила шокированная, но полная восхищения леди Огаста, это был, несомненно, первый случай, когда кто-либо из подданных обратился к королеве с подобной просьбой. Разговор продолжался, но с заминками; когда же королева встала, чтобы уйти, оказалось, что край ее платья попал под ножку стула, на котором сидел Карлейль. Аудиенция, как говорил потом Стэнли, прошла не очень успешно; когда Джеральд Блант, священник из Челси, спросил Карлейля, читала ли королева его книги, тот ответил: «Она, возможно, читала много книг, но мои – вряд ли»…» (из книги Дж. Саймонса «Томас Карлейль. Жизнь и идеи пророка», Великобритания, 1952 г.).

• «Есть основания полагать, что Дмитрий Менделеев (1834–1907) с неприязнью относился к титулованной знати. Во всяком случае, об этом говорит эпизод, имевший место в его преподавательской деятельности. Дмитрий Иванович проводил зачеты пофамильно (в алфавитном порядке), каждой букве свой день; студенты при этом сами записывались в учетный журнал. Один из них записался «Князь В…». Однако далее произошло нечто для него необычное. Профессор взглянул в журнал и сухо произнес: «Студентов с фамилией на букву «К» я буду принимать завтра»…» (из книги М. Чекурова «Курьезы истории», Россия, 1998 г.).

• «Владимир Маковский (1846–1920) был художником, членом Товарищества передвижных выставок, в правилах которого был принцип равенства. То есть знаки отличия (ордена, мундиры) передвижники не носили. Как-то раз президент Академии художеств великий князь Владимир заметил Маковскому: «Вы, как профессор живописи, к тому же с чином, требующим обращения «ваше превосходительство», можете носить присвоенный вам мундир и белые штаны. Однако вы никогда их не носите. Интересно знать, почему?» «В таких штанах, – ответил художник, – я бываю только в спальне». Князь проворчал что-то неодобрительное, но поднимать шум не стал – не пожелал становиться мишенью насмешек» (из книги М. Чекурова «Курьезы истории», Россия, 1998 г.).

• «В 1879 году Мария Склодовская (1867–1934) перешла в русскую гимназию… Учителя начали придираться к ученикам-полякам, но у нее было достаточно чувства собственного достоинства, чтобы отбивать нападки педагогического персонала. Однажды учительница отругала ее за дерзость и сказала: «Я запрещаю тебе смотреть на меня сверху вниз». Мария, которая была на голову выше педагога, сухо бросила: «А если я по-другому не могу?» Несмотря ни на что, она окончила гимназию с самыми лучшими результатами, когда ей еще не было 16-ти лет» (из книги Й. Циттлау «От Диогена до Джобса, Гейтса и Цукерберга. «Ботаники», изменившие мир», Германия, 2011 г.).

• «М. Горький сказал Исааку Бабелю (1894–1940): «Завтра у меня будет Сталин. Приходите. И постарайтесь ему понравиться. Вы хороший рассказчик… Расскажите что-нибудь… Я очень хочу, чтобы вы ему понравились. Это очень важно». Бабель пришел. Пили чай. Горький что-то говорил, Сталин молчал. Тогда Горький осторожно кашлянул. Бабель намек понял и пустил первый пробный шар. Он сказал, что недавно был в Париже и виделся там с Шаляпиным. Увлекаясь все больше и больше, он заговорил о том, как Шаляпин тоскует вдали от родины, как тяжко ему на чужбине, как мечтает вернуться. Ему казалось, что он в ударе. Но Сталин не реагировал. Слышно было только, как звенит ложечка, которой он помешивал чай в своем стакане. Наконец он заговорил. «Вопрос о возвращении на родину народного артиста Шаляпина, – медленно сказал он, – будем решать не мы с вами, товарищ Бабель. Этот вопрос будет решать советский народ». Поняв, что с первым рассказом он провалился, Бабель, выдержав небольшую паузу, решил зайти с другого боку. Стал рассказывать о Сибири, где был недавно. О том, как поразила его суровая красота края. О величественных сибирских реках… Ему казалось, что рассказывает он хорошо. Но Сталин и тут не проявил интереса. Все так же звякала ложечка, которой он помешивал свой чай. И – молчание. Замолчал и Бабель. «Реки Сибири, товарищ Бабель, – так же медленно, словно пробуя на вес свои чугунные слова, заговорил Сталин, – как известно, текут с юга на север. И потому никакого народнохозяйственного значения не имеют…».

Эту историю тогда же, по горячим следам, рассказал сам Бабель. А закончил он свой рассказ так: «Что вам сказать, мой дорогой. Я ему не понравился. Но гораздо хуже другое» – «???» – «Он мне не понравился»…» (из книги Б. Сарнова «Перестаньте удивляться», Россия, 1997 г.).

• «Летом 1944 года Сергей Эйзенштейн (1898–1948) показал Блейману материалы к 1-й и 2-й сериям «Ивана Грозного». Блейман выразил опасение, не будет ли трактовка образа царя воспринята как намек на современность. «А может быть, я этого хочу?!» – сказал Эйзенштейн. Тогда Блейман выразился более определенно: фигура кающегося самодержца может не понравиться Сталину. Эйзенштейн отрезал: «Ничего, съест!»… В 1945 году Эйзенштейн сказал: «Вчера был у Сталина. Мы друг другу не понравились» (из сборника Ю. Борева «XX век в преданиях и анекдотах», кн.3–4, Россия, 1996 г.).