Психофильм русской революции - [65]

Я привык хорошо ориентироваться под огнем и сейчас понял, что надо взять влево. Гуськом, не торопясь, я вывел своих спутников, лавируя между падавшими беспорядочно снарядами. Когда мы уже выходили из сферы огня, снаряд ударил в нескольких шагах от нас и зарылся в землю, недалеко от ждавшего нас грузовика.

Отдельные бойцы были рассыпаны по деревне. Бой вели вяло, без всякого подъема. И в ближайшие дни или часы сердюки перешли к петлюровцам.

«Так, - думал я, - вы изменили Императору и России, а теперь чубастые парни, громко именуемые сердюками и бывшие императорскими солдатами, изменяют вам. В порядке вещей. Когда отрекались вы - вы не называли это изменою, а когда предают вас, вы кричите об измене!»

В тылу стояли немецкие части, еще сохранившие порядок и строй. Они бездействовали и наблюдали картину. Немцы уже выпустили Петлюру и предоставляли ему занять Киев.

Через несколько дней в наш госпиталь приехал Пуришкевич. Когда я с ним разговаривал, я сначала не знал, кто он. Но как раз в этот день мы узнали, что Келлер отказался от поста главнокомандующего. Пуришкевич рассказал мне, в чем дело. Русофильское течение, которое одно время взяло верх, и ориентация на Россию были свергнуты партией Чубинского - Кистяковского, и гетман опять повернул на самостийничество. Келлер заявил, что ему с этим не по пути, а Пуришкевич отказался от звания начальника санитарной части.

Это была моя первая и единственная встреча с человеком, сделавшим первый выстрел революции. Образ его, однако, фигурировал в психике русского обывателя еще с 1905 года как патриота-черносотенца. К парадоксам революции относится и его скачок влево, заражение веяниями революции и участие в гнусном акте расправы с Распутиным.

С первых дней революции широко распространился очень характерный памфлет протрезвевшего Пуришкевича:

Нет ни совести, ни чести,

Все с г...ом смешалось вместе...

Лишь одно могу сказать:

Дождались!.. Е.. .а мать!

Этот памфлет как нельзя лучше очертил русскую революцию в ее сущности.

Бои вели только русские гетманские офицеры, то есть бывшие царские офицеры. Вся полуинтеллигенция и все хамы были с Петлюрой. Гетман балансировал на политических весах и не знал, куда ориентироваться, сохраняя свое ясновельможное благополучие.

Нам стало ясно, что все гибнет.

Последние дни гетмана были сплошным срамом.

Это деяние немцев - спуск с цепи Петлюры и спокойное лицезрение гетманской агонии в лице сражавшихся за него по недоразумению русских офицеров, было, конечно, их подлым делом. Они несколько исправили его тем, что все-таки не позволили петлюровцам расправиться с офицерами, заключенными в музее, и вывезли много русских.

Затем быстро пошел их развал и смена петлюровских хамов настоящими большевиками 1919 года. Гетман бросил на произвол свои войска и русских офицеров, пытавшихся спасти Киев от нового нашествия Петлюры.

Около тысячи бойцов-офицеров были покинуты начальниками и сами стянулись в Киев, когда украинцы уже входили с согласия немцев в Киев.

Судьба покинутых офицеров была трагична. Граф Келлер пытался организовать их и думал отходить с ними сначала ко мне в имение, в 20 верстах от Киева за Дарницей, а затем мы все должны были пробиваться с боем на Дон и к Деникину. Однако, когда из восьмисот приблизительно офицеров до Софийской площади дошло около двухсот, а затем и те начали растворяться, началась драма Келлера. Немцы хотели его спасти, но предложили унизительные условия, на которые Келлер не пошел. Он был заключен в Михайловский монастырь и во время перевода в другое место заключения подло убит петлюровским конвоем на площади у памятника Богдану Хмельницкому вместе с начальником штаба формировавшейся Северо-Западной армии полковником Пантелеевым. Я уцелел потому, что в это время находился в госпитале, подавая помощь раненым.

Несколько сот офицеров заключили в Педагогический музей, и здесь началась их длительная трагедия: их жизнь в течение долгих недель висела на волоске. В конце концов уцелевшие после взрыва в музее были спасены немцами.

Надо отдать справедливость: германцы вели себя как враги, но сдерживали подлости украинцев. Ведь без них все русские офицеры были обречены на гибель.

Опять почти на два месяца воцарилась Центральная рада и петлюровщина, на этот раз подкрепленная галицийскими войсками под командою Коновальца.

Опять в полной мере воцарились грабежи и убийства в колоссальных размерах. Говорили, что с галичанами пришел цвет украинской интеллигенции. На деле это была самая настоящая сволочь полуинтеллигенции. Именно галичане убивали и грабили так, как впоследствии не делали этого большевики. В мои руки попал точный подсчет жертв втор -жения украинцев. За два месяца их владычества они убили на улицах и в застенках свыше пятьсот русских офицеров. Убивали их публично на улицах, как собак. Шли обыски, вторжения в квартиры, реквизиции, социализация. По вечерам нельзя было показаться на улицах, и обессиленные немцы не препятствовали этим безобразиям.

Украинизация пошла быстрым темпом. Во всех учреждениях совершенно разучились понимать по-русски, и они наполнились хамами. Жизнь снова стала кошмарною. В один день были сорваны все вывески на русском языке и заменены украинскими, что обошлось городу в шесть миллионов рублей. У украинцев не было чрезвычаек: они просто убивали на улицах. Петлюре с Коновальцем принадлежит новый прием грабежа. В одно прекрасное утро сразу были оцеплены галицийскими войсками все ювелирные магазины и торговли серебряными вещами и были на глазах публики полностью ограблены. Этот метод впервые применили эти господа вместе с Винниченко, которого русская интеллигенция все еще продолжала считать русским писателем. Ограблен был Государственный банк. За два месяца галицийцы награбили: золота и вещей на 88 миллионов рублей; денег и ценных бумаг на 400 миллионов; убили свыше 500 офицеров.