Психоэкология реальности. Русское бардо - [54]

Но в контексте этой книги — и на анализе с применением измененных состояний сознания. Далее я рассматриваю только этот контекст в концептуальном плане. Мы говорили о том, что погружения в ИСС позволяют выхватывать из Реальности-2 штрихи, которые до поры до времени остаются непонятными. И тут люди резко делятся на два полюса.

Одни говорят и верят в то, что “да, это непонятно, но это — часть общей грандиозной картины, которую всю мы увидеть пока не можем". Другие говорят и верят в то, что "раз это непонятно, значит этого нет и никакой грандиозной или примитивной картины нет тоже."

Ученые любят сообщать о своем открытии, но не о том как, в каком состоянии сознания оно зародилось и вспыхнуло в голове (или еще где?) внезапным озарением. В результате наука предстает пред нами как чреда неких фактов, хотя на самом деле это была чреда озарений, которым придавалась стабильность методом прикрепления к так называемым фактам.

Наш анализ с применением управляемых ИСС (применялись состояния “хронотоп", “восходящий” и “нисходящие потоки”, восхождение в состояние "ноль", множественные состояния и "состояния мага") не отрицает всего, что найдено, зато позволяет взглянуть на научные факты, как на элементы целого и обрести надежду.

Для проверки истинности выводов помимо всего прочего, что перечислялось выше, был применен социальный анализ. Мы предъявляли полученную информацию непосредственно населению страны в группах, составленных из представителей всех социальных слоев. Ученый, который не общается с народом, узнавая тем самым, делом ли он занимается, дичает с не меньшей скоростью, чем неуч. Народ же, учтиво переждав ученые эскапады, задает два вопроса. Первый — Что случилось? И второй — Что делать? Характерно, что вопрос "Кто виноват?" стал звучать все тише. Ответить народу можно только тем, к чему сам же народ и пришел, но пока не озвучил через своих персонификаторов.

Итак, наш анализ утверждает: случившееся со страной есть часть, начало цивилизационной катастрофы, входящей в фазу проявленной после Чернобыля.

В политическом аспекте мы оказались побежденными в "войне, которой не было". К массе достоинств информационно-психологических войн следует отнести еще и ту, что сам их факт может скрываться от общественного сознания неопределенно долго. До тех пор, пока масс-медиа будет в руках победителей. Успех и еще более — последствия Информационной психологической войны и победы в ней оказалось во многом неожиданными для самих победителей и сейчас идет выработка решения о том, что с нами делать дальше. И это решение пока не принято в его окончательном виде.

Ведение боевых информационно-психологических действий не бывает "делом всего народа", как это имеет место в "горячих" войнах. Такие действия ведутся тайно, хотя известны миру с дохристианских времен [32]. Со стороны противника выступает небольшое число профессионалов, известных сугубо для посвященных. Со стороны жертвы — правители страны, которых дискредитируют, либо перековывают в изменников.

Чистым полем, где происходит сражение, является психосфера народа, хотя сам народ остается за кадром событий. Он последним узнает о своем поражении, хотя тяжесть этого поражения приходится выносить ему. В этом смысле ничего более подлого, чем "консциентальное" оружие человечество не изобрело. Возмущение народа страны-агрессора на такое обвинение справедливо. Народ об этом не знает. Но это лишь на руку профессионалам, так как маскирует их действия.

Еще интересней ответить на второй исконно русский вопрос — Что делать? Дело тут в том, что само понятие "делать" до коммунистов, в их бытность и сейчас воспринимается россиянином как необходимость куда-то бежать, что-то мастерить из кирпича и бетона, на худой конец — что-то ломать или кого-то бить. И люди бегут — в основном из страны, как будто вся она стала лепрозорием. Другие, которые сбежать не могут, делают бронированные двери (при этом брони уходит больше, чем когда-то на танки). Третьи начинают промышлять в покинутом реальными управляющими пространстве разбоем и людоедством. Они вообще не задумывались о самом понятии зла.

Два лозунга смутного времени застилают горизонт. Первый — "Продаем все!" Второй — "Все начальники — сволочи!"

В массах развивается психотронная фобия, наподобие танкобоязни в первые годы Отечественной войны. Люди не могут определится, за кем им идти, так как любой вставший из окопа для атаки воспринимается как начальник. А кто такой начальник — уже известно. Масс-медиа возносят новых кумиров со старательностью, сравниваемой лишь с той, с которой их же топят через некоторое время. И это не дает народу возможности даже "сбиться в кучу", не говоря уже о нормальном политическом представительстве.

Сама народная ментальность, несмотря на утверждения восточных духовников о том, что ментальное тело очень тонкое и расчленено быть не может, на примере России еще как изрублена, поделена [23] и представлена на окончательное растерзание более мелким хищникам в виде псевдо-религиозных групп и организаций.

Страна в глубоком штопоре. Но, как хорошо знают летчики, из штопора нельзя выйти, совершая “очевидные" действия. Первым из него вышел тот, кто на падающем самолете не стал действовать как все и как всегда и, наоборот, отдал ручку от себя, на снижение.