Пшеничные колосья - [22]

— Ну что вы за люди! Готовы друг друга порешить за три-четыре навильника. Пошли-ка, Пандо!..

— Нельзя так, бате[13] Минко. — сторож повысил голос. — Мало того, что сено крадет, так еще и на власть нападает…

— Оставь его, говорю тебе… Сено не краденое.

— Как? — В глазах у Пандо потемнело, его и без того длинная шея еще сильнее вытянулась, синие прожилки на губах вздулись, а нос увлажнился.

— Как так, бате Минко?..

— Вот так…

— Если он его не крал, а ну-ка спроси, где его коса… Как это можно столько накосить без косы?…

— Не знаю, только это сено не краденое… Я-то знаю сено с колхозных лугов.

Пока Пандо и Минко разговаривали, Муца открыл ворота, не теряя времени въехал во двор, распряг буйволицу и погнал ее к саду. На скорую руку побросал сено под навес и скрылся в доме. А Пандо и Минко все еще продолжали препираться перед воротами. Пандо постепенно смягчался, его серое продолговатое лицо расслаблялось. Как только Минко сказал, что готов поклясться, что-то в нем сломалось. Ведь этот человек был отцом председателя кооператива. Он тоже не сахар, однако…

— Сомлеем от этого солнца, пошли-ка отсюда, — снова позвал его отец председателя.

И Пандо зашагал рядом с ним, высокий, с остроконечной шапкой на голове, ружьем за плечом и торбой на спине. По пути он спросил:

— Бате Минко, откуда идешь?

— Из Йоглава… Агроном меня посылал за новым сортом томатного семени.

— Из Йоглава? — удивился Пандо. — Тогда как ты видел, что Муца… это самое… сено?

— Видел, не видел, — добродушно засмеялся отец председателя, пристроил поудобнее торбу на плече и приостановился, чтобы одной ногой почесать другую.

— Так ты меня обманул, что ли? — Голос Пандо засвистел, как ветер в сухих листьях.

— Купил тебя за здорово живешь, — сказал тот без тени угрызений совести. — Чтоб не дрались, да вот еще — немного я на тебя озлился. Помнишь, как в прошлом году ты меня словил в кукурузном поле на Каменной могиле? Наломал себе кукурузы, на разок сварить. Так мне прихотелось вареной кукурузы, передать не могу… И мой сын мне влепил штраф в десять левов. Сделал это, чтобы люди не болтали, а потом душу из меня вынул за эти деньги, хоть я их с пенсии отдал…

Они подошли к Бешкельскому мосту. Пандо, вдруг понявший, что его обманули, что напрасно его пекло солнце у ворот Муцы, что напрасно пострадал от удара железными вилами, заскрипел зубами, вскинул ружье и упер дуло во вздутый голый живот Минко. Тот моментально оцепенел, ибо знал, что у Пандо не все дома, что он шутить не станет, а вот влепит в него горячий кусок свинца, а потом иди, разбирайся. До боли притиснутый дулом. Минко попятился, не смея вымолвить ни слова. А Пандо неотступно шел за ним и повторял одно и то же, будто умом тронулся:

— Ты… мать твою… ты…

Мост был без перил, и отец председателя, со страху лишившийся дара речи, продолжал пятиться, не сводя глаз с курка. Почувствовав вдруг, что под ногами исчезла опора, он попытался что-то крикнуть, но ему не хватило времени. Взметнулись беспомощно руки, и его крупное, потное тело шлепнулось в речку. Вмиг улетучилась у Пандо вся досада, злоба и ненависть. Он ринулся к берегу и, оставив ружье на полянке, заросшей гусиным луком, бросился в воду. Сделал несколько шагов к середине. Как раз в этот момент из мутной воды показался Минко, весь в тине и перьях. Пандо схватил его за уши, и немало пришлось ему потрудиться, пока он вытащил его на берег и швырнул на траву. Панде хлопотал вокруг потерпевшего, как мог: несколько раз делал ему искусственное дыхание, поворачивал то на живот, то на спину, растирал. Наконец тот сел, глубоко вздохнул, словно возвращаясь с того света, и внезапно затрясся, будто в лихорадке. Дрожа от озноба, он спросил:

— Два раза… пальнул… в меня?

— Я? — вытаращил глаза Пандо.

— Очень… у меня… брюхо… жжет…

— Не стрельнул ни разу.

— Тогда… чего же… так жжет?

Пандо пожал плечами и надавил ему пальцами на живот, чтобы выяснить, есть ли ушибы. Потом сказал:

— Покурим?

— Мои раскисли.

— Бери мои, — сказал Пандо.

— Так ты, наверное, легкий куришь, а я — крепкий, — отец председателя чихнул.

— Будь здоров! — кивнул Пандо. — Все равно подействует… Выкури одну.

— Ну ладно, давай!

Они сели по-турецки друг против друга и закурили. Дым от сигарет — тоненький и синий — вился колечками, поднимаясь к летнему небу, которое спокойно и ласково глядело на них с доброжелательной улыбкой.

— Ну, ты и дуб, — совсем беззлобно произнес Минко и тяжело вздохнул.

— Охраняю доверенное мне имущество. — ответил Пандо и потрогал рубашку. — Считай, высохла. Пока стемнеет, и штаны высохнут.

— И так ладно… Пускай холодит… Вот так денек у меня сегодня!

— Ну и жуки же вы — и ты, бай Минко, и бай Стоян Муца, и… Раз не ваше личное, готовы вместе с листьями с дерева содрать. Как говорится, вам бы с Муцей пример подавать, а вы…

— Твоя правда, ничего не скажешь, — без всяких уверток согласился отец председателя. — Но ведь сам знаешь: глаза завидущие, руки загребущие. Да и к чужому лапа сама так и тянется. Как медведь на мед налетаешь…

Рабочий день уходил, угасал. Вода в речке из золотистой становилась красно-фиолетовой.

— Пошли по домам, что ли? — сказал отец председателя и швырнул окурок в речку. Течение подхватило его, завертело, и он исчез где-то ниже.