Псевдонимы русского зарубежья - [46]

.

В сентябре 1933 г. Флейшхауер и де Поттeр основали частное антисемитское новостное и пропагандистское агентство «Welt-Dienst» («Мировая служба») в Эрфурте[327]. На знаменитом Бернском процессе против распространителей «Протоколов сионских мудрецов» (1933–1935) Флейшхауер выступил в качестве свидетеля-эксперта со стороны ответчиков-антисемитов. Пытаясь доказать подлинность «Протоколов», он «использовал свои международные связи для установления контактов, поиска свидетелей и создания доказательной базы. Поддержку он нашел в среде правых русских эмигрантов»[328]. Н. Е. Марков в письме к Б. П. Тедли (Tödtli; 1901–1944) – одному из сотрудников Флейшхауера, русскому швейцарцу и члену «Всероссийской фашистской партии» – от 5 ноября 1934 г. указывал на Брандта как на специалиста в вопросе о ритуальных убийствах и антисемитского единомышленника:

В Дании живет Евгений Карлович Брандт, выпустивший 4 [!] тома изысканий по ритуальным убийствам. У него богатое собрание сочинений по данному вопросу. Его я знаю как очень энергичного борца с темными силами. Он способен, думаю, поехать в Берн и явиться свидетелем…[329]

Хотя свидетельское показание Брандта не состоялось – все свидетели защиты были отвергнуты председателем суда незадолго до заключительного судебного заседания в мае 1935 г., – он все же действовал за кулисами в качестве передаточной инстанции между Флейшхауером и Тедли и русскими эмигрантами в Париже. Марков и Степанов доверяли Флейшхауеру, однако де Поттeра они считали «провокатором и даже жидовским шпионом»[330] и отказывались поехать в Берн в качестве свидетелей. Брандт обещал, что совместно с Флейшхауером будет проводить расследование с целью добиться истины. «Всякие чувства дружбы будут временно отложены в сторону – одним словом, мы подойдем к делу вполне объективно, без всякого предвзятого мнения»[331]. Недоверие к де Поттeру было связано с тем, что тот прибегал в своей корреспонденции к многочисленным псевдонимам, что чрезвычайно сбивало с толку получателей его писем[332]. Однако Брандт видел в этом лишь человеческую слабость:

Нужно ведь считаться и с человеческими слабостями и недостатками. […] Есть люди, которые пишут такими «загадками», думая, что они этим способом страхуют себя от перлюстрации. Это очень наивно, но возможно. Лично я, а также, очевидно, и все, которые бывали на съездах, давно уже знают разные клички Поттера […]. Раньше были и другие имена. Мне, например, Поттер почти никогда не писал под своим настоящим именем, а всегда подписывался каким-либо другим (за исключением самых первых писем). Это была одна из его слабостей, которая, по-моему, была ни к чему, ибо таким способом от жидов не скроешься[333].

Флейшхауер, напротив, защищал применение псевдонимов:

Разные имена, которыми подписывается П[оттер], вызваны как раз соображением затруднить работу перлюстраторов, а отнюдь не для того, чтобы обманывать своих же друзей. Это общепринятое правило, и, напр., старик Фрич[334] в переписке со мной каждый раз подписывался иным именем, и я отлично знал, что это все тот же мой старый друг и учитель. Оттого я предполагал, что и другие это поймут. Все наши друзья во всех странах света всегда это отлично понимали и понимали, что это вызвано желанием обмануть перлюстраторов. Лишь излишней мнительностью, столь понятной и вызванной особыми обстоятельствами наших русских друзей в Париже, могу я объяснить это недоразумение[335].

Флейшхауер и де Поттeр, очевидно, стали жертвами их собственных конспирологических навязчивых идей. На мнимый «подпольный еврейский интернационал» они пытались ответить «арийским интернационалом антисемитизма», которому, как и его воображаемому врагу, приходилось действовать конспиративно, оперируя псевдонимами и закамуфлированными адресами[336].

Чтобы рассеять недоверие к де Поттеру, Брандт указывал на свое долголетнее знакомство с ним, а также на то, что слухи вокруг него до сих пор не получили подтверждения:

Лично я знаком с П[оттером] с 1922 года и не имел до сих пор никакого повода предполагать, что он является провокатором или чьим [бы] то ни было агентом. […] Мне давно уже было известно, что против П[оттера] распускались в Париже слухи, что он германский шпион. […] Одно время, но длилось оно недолго, поверил этому и Mgr. Umberto Benigni в Риме […], но в конце концов пришел к убеждению, что подозрения ни на чем не основаны. […] К сожалению, он, бедняга, скончался этим летом, а потому подтвердить он вышесказанное не может[337].

То и дело Брандт заклинал своих корреспондентов «ради святости всего этого дела ни в коем случае не отказываться от участия в процессе. Ведь этого только и добиваются жиды»[338].

Несмотря на всю конспиративную секретность, о Брандте узнали наконец и еврейские истцы, которые произвели расследования, выясняя его личностъ. Результаты, однако, были мизерные. В двух письмах еврейской общины Копенгагена к секретарю Швейцарского союза еврейских общин, кроме даты рождения Брандта, сообщалось лишь, что тот «известен в русских кругах как отвратительный антисемит» и что он «перевел [!] несколько книг о ритуальных убийствах»