Псалмы Ирода - [147]

Теперь Бекка билась и изворачивалась, чтобы выбраться из-под Корпа, чтобы спихнуть с себя труп. Второпях она ухватилась за нож. Кровь сразу же ударила фонтаном из развороченной глотки, заливая ей руку. Она бросила взгляд на свои окровавленные пальцы и без всякой разумной причины разрыдалась.

— Чего ты ревешь, дура? Разве ты не хотела, чтоб он сдох?

Голова Бекки при этих словах, произнесенных незнакомым тонким голоском, непроизвольно дернулась. В тени руин стоял ребенок, опирающийся на сломанную мотыгу, спокойно глядя на нее древними пустыми глазами.

27

Иаков пошел своей дорогой и встретил ангелов Господних.[12]

— Она не знает, сколько ей лет, — сказал мальчик. — Перестань приставать к ней с этим.

Бекка подняла взгляд от своего последнего пациента — крошечной девчурки с копной рыжевато-коричневых волос. У нее была лишь неглубокая царапина — явление вполне естественное, учитывая, где и как она жила; она пришла к «чужой леди-целительнице» как за лекарством, так и за каплей ласки.

— Я просто хотела поговорить, — ответила Бекка.

— Это еще зачем?

— Она напугана. Разговор ее успокоит. Ты возражаешь?

Мальчик пожал плечами. Для него это значения не имело. Да и вообще для него мало что имело значение, как успела заметить Бекка за те два дня, которые она провела тут. Мальчик слегка изменил положение своих тощих ягодиц на цементном выступе, продолжая внимательно озирать равнину в поисках движения, жизни, чего угодно, что могло заставить его нападать, идти на воровство или бежать. К своим обязанностям он относился очень серьезно, и вряд ли кто-нибудь это знал лучше Бекки. Все, чего он просил взамен, — чтобы его оставили в покое. Такое она могла понять. В эти дни быть оставленной в покое казалось ей наивысшим благом.

— Ну вот, милочка, и все, — сказала она девчушке. Она погладила всклокоченные русые локоны и встала, чтоб потянуться и ослабить напряжение мышц шеи и спины, уставших от длительного сидения на месте. Девочка поглядела на нее круглыми совиными глазами, а затем исчезла в одной из тысяч щелей и ходов в развалинах.

От девочки в сердце осталась тупая боль. Все это место напоминало Бекке кусок сотов, состоявший из множества ячеек и закутков, со всех сторон закрытых от света. Дети не могли, дети не должны были жить так, прячась под землей в поисках убежища, как то делает мелкая живность пустынь. Но кто они были по существу, как не родичи этих мелких животных, шуршащих в истощенной умирающей почве? Никто, кроме Бекки, вообще не знал, что они существуют, да никому и не было до этого дела.

— Кто-нибудь еще придет? — спросила Бекка у мальчика, сидевшего рядом.

— Почем я знаю? — отозвался он, не отводя глаз от опасной шири горизонта. — Думаю, они уже были бы тут, если б собирались приходить. — У него была манера взрослого мужчины — отвечать так, будто вопрос Бекки был недостойной внимания мелочью или даже глупостью. — Если хочешь заниматься своим мужчиной, валяй. Вирги скажет тебе, когда придет время еды.

— Кто эта Вирги?

— Та, кого я пришлю за тобой, ясное дело. — Он издал подавленный смешок по поводу женской глупости и сплюнул по ветру. Бекка в последний раз сполоснула руки в миске грязной воды, стоявшей возле нее. Привыкшую к чистоте Бекку прямо передергивало оттого, что ей приходилось пользоваться одной и той же водой, осматривая своих пациентов, но когда она обмыла рану первого из них и потребовала чистой воды, мальчик напрямик сказал ей, что воды больше нет. Она заставила себя заниматься своим делом, решив, что дети тут видели вещи и похуже и все-таки выжили.

Похуже. О да, еще бы! Она вытерла руки о юбку, ибо каждый лишний кусочек материи был нужен для перевязок. Коробка с травами принадлежала Гилберу. Бекка быстро и аккуратно разобрала ее содержимое, уложила все на место и закрыла коробку, прежде чем отправиться в глубь развалин, где лежал, ожидая ее прихода, Гилбер.

Она могла уходить и приходить, когда хотела, — мальчик дал ей это понять с самого начала. Ему было двенадцать лет, но здесь он был повелителем царства рухнувших камней, разбитого стекла и пересохших фонтанов. Все остальные дети, которых видела Бекка, были ростом меньше его и наверняка моложе. Она насчитала их девять или десять — они двигались так быстро и носили столь неотличимые друг от друга лохмотья, что точный подсчет был невозможен. Сколько из них было девочек, а сколько мальчиков, можно было только гадать, исключая те случаи, когда дети сидели перед ней достаточно долго, пока она лечила их. Да и тут возможны были ошибки: они носили такое тряпье, где нельзя было обнаружить различия между мужским и женским. Раз оно закрывало их срам, их оно вполне удовлетворяло. Насколько могла судить Бекка, у них не было имен, которыми она могла бы их называть, видимо, они были неизвестны даже их молодому хозяину, за исключением таинственной Вирги. Вплоть до самых маленьких они хранили полное молчание.

Все это место было погружено в молчание. Хотя в радиусе многих лиг здесь не жил никто и некому было услышать их смех, чтобы потом доставить неприятности, но дети вели себя так, будто были мертвы. Бекка физически ощущала этот груз тишины, эту бездонную яму, скрытую где-то в глубине руин, которая вбирала в себя малейший шорох жизни. Если б тут было какое-нибудь другое укрытие, она никогда бы не позволила мальчику перенести Гилбера в это непотребное место.