Пржевальский - [70]
Однако вскоре местные жители, как рассказывает Пржевальский, «переменили свои враждебные отношения на более мирные, приезжали даже к нам, продавали масло и баранов», а впоследствии «сознавались, что были страшно напуганы слухами, пущенными про нас из Синина, и хотели даже все укочевать из тех местностей, которые мы проходили».
В этой горной стране, прилегающей к верховьям Хуанхэ, Пржевальский собрал богатые коллекции растений. Среди них оказались новые виды: «тополь Пржевальского», «поползень Эклона», новые разновидности жимолости, чагерана, вики, касатика.
Выйдя из речных ущелий, караван двинулся по степному нагорью. Здесь уже пробилась трава, паслись табуны куланов, слышалось пение полевых жаворонков.
Подошли к незаметному издали обрыву реки Чур-мын — одного из притоков Хуанхэ. Под самыми ногами путешественников внезапно раскрылась глубокая пропасть. На дне ее лежал совершенно другой мир.
Третье путешествие в Центральной Азии в 1879–1880 гг.
Наверху, вокруг путешественников, расстилалась безводная степь, покрытая низкой травой. Внизу шумела река, зеленел густой лес.
С высоты обрыва путешественники снова увидели Желтую реку. Далеко впереди, на юге, она прорывала высокие горы, которые вставали здесь отвесной стеной, преграждая каравану дальнейший путь.
Для разведки Пржевальский послал разъезд казаков вверх по Хуанхэ. Казаки вернулись на четвертые сутки и привезли нерадостную весть — пройти дальше с караваном невозможно: всюду глубокие ущелья, громадные бесплодные горы, бескормица.
Сам Пржевальский поискал прохода в другом месте, но тоже не нашел.
Оставалось искать путь на другом берегу Хуанхэ.
Весь караван перекочевал к устью Чурмына. Здесь путешественники провели четверо суток в тщетных поисках переправы через Желтую реку. Брода нигде не оказалось. А для того чтобы выстроить плот, нехватало материалов, да и слишком опасно переправляться на плоте с багажом и мулами через быструю реку, изобилующую подводными камнями.
«Со всех сторон явились препятствия неодолимые», — пишет Пржевальский. — «Так пришлось с горестью отказаться от заманчивого выполнения намеченной цели».
Неудачная попытка пробраться к истокам Желтой реки от Куку-нора привела Пржевальского к правильному выводу: «На те же истоки Хуанхэ без особенного труда можно сходить из Цайдама по Тибетскому плато».
Нo сейчас, не имея верблюдов, невозможно было осуществить этот план. Его осуществила через четыре года, в 1884 году, четвертая экспедиция Пржевальского.
А теперь Пржевальский решил идти назад к Куку-нору, в Нань-шань, Ала-шань.
НА РОДИНУ
Вновь посетил Пржевальский знакомые места — Чейбсен, Чортэнтан, вновь увидел спутников первого своего путешествия. Вместе с ними, семь с половиной лет назад, пробирался он через пески южного Ала-шаня и через горы Тэтунга. «Все здесь живо помнилось, несмотря на то, что минуло более семи лет после нашего пребывания в этих местах. Нашлись старые знакомые. Все эти люди с непритворным радушием, даже большой радостью, встречали теперь нас».
Вновь побывал Пржевальский в Дынюаньине. Старый алашанский князь умер в 1877 году. Его сыновья «на этот раз нашего пребывания», рассказывает Пржевальский, «произвели на меня неприятное, отталкивающее впечатление. Прежде, восемь лет назад, они были еще юношами. Теперь же, получив в свои руки власть, эти юноши преобразились в самодуров-деспотов». «Жизнь ведут праздную… Общая забота алашанских князей заключается в том, чтобы, правдою и неправдою, возможно больше вытянуть из своих подданных. Ради этого, помимо податей, в казну вана[64] поступают различные сборы как деньгами, так и скотом: нередко князья прямо отнимают у монголов хороших верблюдов и лошадей, возвращая взамен плохих животных. Притом ван открыл значительный для себя источник дохода, раздавая за деньги своим подданным мелкие чины. За малейшую вину эти новоиспеченные чиновники опять разжалываются; затем им вновь возвращается прежний чин, а ван получает новое приношение… С своими подчиненными князья обращаются грубо, деспотично».
Завершая третью свою экспедицию, Пржевальский из Ала-шаня двинулся на родину тем самым путем, который он открыл и снял на карту семью годами раньше, — вновь он прошел «срединою Гоби».
Пржевальский вез на родину драгоценные коллекции растений и животных. Среди них были новые роды и виды, которые с того времени стали называться именем великого путешественника и именами его помощников: «пржевальския тангутская», «тополь Пржевальского», «шиповник Пржевальского», «мытник Пржевальского», «зверобой Пржевальского», «горечавка Пржевальского», «бересклет Пржевальского», «бузульник Пржевальского», «василистник Пржевальского», «лук Пржевальского», «адиантум Роборовского», «недоспелка Роборовского», «лагохилус Роборовского», «монгольский лук», «многокорневой лук», «рябчик Пржевальского», «поползень Эклона», «сурок Роборовского», «ганьсуйский вьюрок» и много других.
Еще большую ценность представляли карты маршрутно-глазомерной съемки неведомых до того времени географических районов. «Всего в течение нынешней экспедиции, — пишет Пржевальский, — снято было мною 3850 верст (4100 км). Если приложить сюда 5300 верст, снятых при первом путешествии по Монголии и северному Тибету, 2320 верст моей же съемки на Лоб-норе и в Джунгарии, то в общем получится 11470 верст (12235 км), проложенных вновь на карту Азии».
