Прыжок во тьму - [26]

В связи с этим сообщением я был вызван в Прагу, и Центральный Комитет принял решение отправить меня с товарищем Виктором Сынеком в Москву с тем, чтобы информировать Заграничное бюро ЦК КПЧ о положении в стране. На мое место в Брно был послан товарищ Карол Шмидке.

Во второй половине апреля 1939 года мы с товарищем Сынеком покинули Чехословакию. Я выехал в Остраву, где товарищу Тюрбергеру поручалось обеспечить нам переход через границу. Переходили мы ее под Шеновом. Вел нас товарищ Ольдржих Бейчек, живший в Сухе, а работавший в Остраве. Поскольку тогда еще Суха и весь Тешинский район остравщины принадлежали Польше, у него был пропуск через границу.

Не доходя до границы метров пятьдесят, Бейчек остановил нас и сказал: «Я пойду вперед. Если будет тихо, значит путь свободен и можете следовать за мной. Я подожду вас. Если же на пути кто-то окажется, вступлю в разговор; тогда вы спрячьтесь и ждите, пока все не утихнет. В последнем случае я не смогу ждать вас на границе. Встретимся на окраине».

С этими словами он двинулся по шоссе к границе.

Я хорошо знал этот край еще с той поры, когда работал в Остраве секретарем. Тогда не составляло никакого труда попасть в Суху: прошел по этой дороге — и там.

Мы залегли на поляне неподалеку от дорожной канавы за кустарником. Было тихо и темно. Слышим, товарищ Бейчек заговорил. Значит, его задержали. Виктор Сынек, обладавший тонким слухом и знавший немецкий язык, услышал, как немцы спросили Бейчека, с кем он шел. Тот ответил, что идет один. «С кем разговаривал?» — «Ни с кем». Немцы не поверили: «Не лги, говори, с кем разговаривал?» Наш товарищ повторил, что идет один и ни с кем не разговаривал. Часовые осветили полянку карманными фонариками, но ничего не обнаружили: мы хорошо замаскировались, а фонарики светили недалеко.

Побранив еще какое-то время Бейчека, часовые отпустили его, но сами остались там же. Через минуту к ним подъехала автомашина, остановилась, направила рефлекторы на поляну и осветила ее. Однако и рефлекторы не нащупали нас, мы спрятались надежно. Вскоре машина уехала, а спустя какое-то время сменились и часовые. Они что-то отрапортовали друг другу и направились вдоль границы.

Мы быстро подползли к дороге, пересекли ее и метров двести бежали по поляне, пока не оказались на польской земле. Затем перешли вброд речку Луцину и вышли к Сухе — промокшие и продрогшие.

На окраине нас встретили товарищи и отвели на квартиру, где мы переоделись. Ночью полька выстирала наше белье и высушила верхнюю одежду. Однако, чтобы двинуться дальше и все подготовить, нам пришлось прожить там еще три дня. Затем нас поселили у другого товарища, который жил на втором этаже двухэтажного домика: внизу помещалось полицейское управление и комиссариат, а наверху жили мы.

В воскресенье мы выехали в Варшаву. Товарищи хорошо организовали наш отъезд. На вокзал меня отвела десятилетняя девочка. «Дяденька, сюда, дяденька, туда», — без конца говорила она. Польская полиция не очень обращала внимание на подобные сцены, так как в ту пору еще сравнительно много людей ходило сюда из Остравы к знакомым, чешский язык тут не вызывал никакого подозрения. И товарища Сынека на вокзал проводила девочка. Ожидавший нас товарищ купил нам билеты до Тешина и поехал с нами. В Тешине мы вышли, и он купил нам билеты до Кракова. Все это делалось для того, чтобы маршрут наш оставался втайне. В Кракове мы задержались, проинформировали товарищей о положении на родине, предупредив их, что еще много наших людей проследует этим маршрутом в эмиграцию. Через них они и будут получать информацию о развитии событий в Чехословакии.

Нам выдали удостоверения комитета, и на следующий день мы выехали в Варшаву и зашли в советское посольство.

Товарищи из советского посольства были уведомлены о нашем прибытии, кроме того, мы имели надежные рекомендации. В тот же день мы выехали в Советский Союз.

В поезде на польской границе проверяли документы. У Виктора Сынека пограничники обнаружили какие-то неполадки. Они долго советовались, задержать его или нет, но в конце концов решили отпустить с условием, что он не вернется в Польшу. Виктор заверил их, что никогда сюда не вернется. Тогда еще эти пограничники не знали, что очень скоро и Польшу постигнет та же участь, что и Чехословакию, что и они подвергнутся нападению фашистских бандитов, которые оккупируют их родину.

На вокзале в Негорелом нас ожидали советские товарищи из МОПР, они заботились о нас до самого отъезда в Москву.

В Москве нас тотчас же принял товарищ Кроснарж, работавший в то время в МОПР. Нас отправили в один из подмосковных санаториев. Там уже находились ряд наших товарищей и крепкая группа немецких коммунистов из Чехословакии. День ото дня прибывали все новые и новые люди.

Советские товарищи проявляли о нас неустанную заботу. Прежде всего нас всех послали на отдых и лечение и только потом устроили на работу. Многие наши люди пошли работать на заводы.

Товарищи из ЦК КПЧ предложили нам с Сынеком сделать сообщение об обстановке на родине. Сначала с нами побеседовал товарищ Грушка — представитель нашей секции в Коминтерне, затем товарищи Готвальд, Копецкий и другие.