Прыжок через быка - [35]
– А ты что, спишь с ножом? – спросила Герда и испуганно покосилась на острый нож.
– Я всегда сплю с ножом[95]! – ответила маленькая разбойница. – Мало ли что может случиться? А теперь расскажи еще раз о Кае и о том, как ты странствовала по белу свету.
Герда рассказала все с самого начала. Лесные голуби тихо ворковали за решеткой, а остальные уже спали. Маленькая разбойница обняла одной рукой Герду за шею, – в другой у нее был нож – и захрапела; но Герда не могла сомкнуть глаз: девочка не знала, убьют ее или оставят в живых».
После ночи, проведенной в разбойничьем замке, маленькая разбойница сажает Герду на северного оленя и говорит ему, отправляя в Лапландию – туда, где находится Кай: «Ну, беги! Да смотри, береги девочку!»
В. В. Иванов в статье «Близнечные мифы» пишет:
«Наиболее ранний пласт близнечных представлений прослеживается в зооморфных близнечных мифах, предполагающих участие в близнечном рождении животных или родство между животными и близнецами. У нивхов (на Сахалине и в Приамурье) мать близнецов хоронили в медвежьей клетке, а о самих близнецах говорили как о “зверях”. Сравните также обряд убийства близнецов после их рождения, который был распространен у многих народов. Их обычно относят (в горшках, как в древнехеттском близнечном мифе, или в кувшинах) в воду, болото или в лес (где они, по поверьям, блуждают и после смерти), отправляют на съедение животным, как бы возвращая той нечеловеческой (часто водной) среде, с которой связывают их рождение. У африканских йоруба обезьяна – брат близнецов, у дан близнецы связываются с черной змеей, у глиди-эве близнецы “принадлежат к дому буйвола”. В Дагомее близнецов считали детьми лесных духов, к которым они возвращаются после смерти».
Затем В. В. Иванов говорит об архаическом ритуале отделения близнецов и их матери от племени, об их сакрализации: «происходит осознанное обособление носителей сверхъестественной силы (не только опасной, но часто и благодетельной) от коллектива, их почитающего». А о причине возникновения близнечных мифов В. В. Иванов говорит лишь следующее: «Истоки близнечных мифов можно видеть в представлениях о неестественности близнечного рождения, которое у большинства народов мира считалось уродливым (а сами близнецы и их родители – страшными и опасными)».
Может быть, все наоборот: не потому близнецы и их мать сакрализуются, что они страшны первобытному человеку, а потому они могут быть ему страшны, что через них сквозит изначальная сакральная схема, «существенная форма» (Гёте), что в их рождении ощущается прыжок через быка?
Сакральная схема может сквозить и в лице, и в лице бывает «прыжок через быка»:
Это маска духа с Аляски. Правый глаз здесь особенный. В этой маске имеет место обрядовый переход слева направо: от левого, обычного глаза – к правому, колдовскому.[96] (Переход может происходить и в противоположную сторону.)
Интересно, не здесь ли кроется корень такого обычая, как подмигивание? У Пушкина, например, мы можем наблюдать, как подмигивает «Тень»[97] (видимо, потому, что знает судьбу и хочет сказать герою: а я-то все знаю наперед, что с тобой будет):
«Пугачев смотрел на меня пристально, изредка прищуривая левый глаз с удивительным выражением плутовства и насмешливости».
Или в повести «Пиковая дама»:
«– Туз выиграл! – сказал Германн и открыл свою карту.
– Дама ваша убита, – сказал ласково Чекалинский.
Германн вздрогнул: в самом деле, вместо туза у него стояла пиковая дама. Он не верил своим глазам, не понимая, как мог он обдернуться.
В эту минуту ему показалось, что пиковая дама прищурилась и усмехнулась. Необыкновенное сходство поразило его…
– Старуха! – закричал он в ужасе».
«После нее Германн решился подойти ко гробу. Он поклонился в землю и несколько минут лежал на холодном полу, усыпанном ельником. Наконец приподнялся, бледен как сама покойница, взошел на ступени катафалка и наклонился… В эту минуту показалось ему, что мертвая насмешливо взглянула на него, прищуривая одним глазом[98]. Германн, поспешно подавшись назад, оступился и навзничь грянулся об земь».
Если Гринева спасает любовь, то Германн кончает плохо: «Германн сошел с ума».[99] Не каждый посвящаемый благополучно проходит обряд и получает возможность видеть свою судьбу и управлять ею. О Германне Пушкин говорит:
«Не чувствуя раскаяния, он не мог однако совершенно заглушить голос совести, твердившей ему: ты убийца старухи! Имея мало истинной веры, он имел множество предрассудков. Он верил, что мертвая графиня могла иметь вредное влияние на его жизнь, – и решился явиться на ее похороны, чтобы испросить у ней прощения».[100]
Сам Пушкин был весьма суеверен, то есть внимателен к различным пророчествам и приметам, чему есть много свидетельств – как в биографии, так и в произведениях. Этим свойством он наделил и Татьяну из романа «Евгений Онегин» (друг Пушкина Кюхельбекер отмечал, кстати, что Татьяна характером очень похожа на Пушкина):
