Прутский Декамерон — 2, или Бар на колесах - [25]

Девушки, не сказав ни слова и взявшись за руки, неторопливо отправились на поиски своих горе-ухажеров, а Коля отобрал у меня пистолет и со словами «ну все, хватит людей пугать», спрятал его подальше.

Мы ожидали, что после моей дурашливой шутки с пистолетом к нашему вагону вот-вот заявятся несколько десятков настоящих ментов с автоматами, и станут вагон окружать, а то и вовсе брать штурмом (в те времена в Союзе именно так реагировали на появление боевого оружия в руках гражданских лиц), но ничего подобного не произошло – стыдно, наверное, было защитникам правопорядка идти в свой РОВД и рассказывать, как все было на самом деле, вот и замолчали парни эту позорную для них историю.

На следующее утро жадный до халявы сцепщик опять не пожелал ставить наши вагоны в состав, пришлось взамен вина подарить ему два набора стаканов, произведенных тут же, в городе Калинин, и купленных нами в качестве сувениров, после чего мы наконец-то тронулись в путь. А еще спустя сутки мы в составе товарного поезда, обогнув Москву, устремились прямиком на запад и каждый перестук колес, казалось, шептал нам в уши: «В Молдавию, в Молдавию, домой в Молдавию».

В дороге мы по нескольку раз в день баловались чайком и кефиром, а по ночам, раз в сутки, выбирались из вагона и заходили в станционные столовые, где, рассчитываясь московскими и калининскими сувенирами, отдаваемыми тамошним кассиршам за бесценок, обедали. Их при этом еще и уговаривать приходилось, объяснять, что к чему, умолять, чтобы не позволили нам умереть голодной смертью. Когда мы добрались до Жмеринки, у нас уже не осталось ни денег, ни сувениров.

Мы стояли на станции Жмеринка, было что-то около трех ночи, когда в дверь вагона постучали, сначала тихо, потом громче.

– Не видишь что ли, на родину, порожняком идем, твою мать! – крикнул я раздраженно, не вставая с полки (я спал на нижней, и в мои обязанности входило открывание двери).

– Открой, земеля, – послышалось в ответ.

Понимая, что эти «хохлы настырные» все равно не отстанут, я приоткрыл дверь и, высунувшись наружу, увидел огромного детину в путейской форме.

– Ну, чего ты колотишь, змей? Тамбовский волк тебе земеля, понял. Сказано же, порожние мы, домой идем.

– Наляй стаканчик, – добродушно глядя на меня, сказал детина.

– Вот же люди странные, – развел я руками. – Ты спроси меня, видел ли я за последние три дня кусок хлеба, – пристыдил его я и прикрыл дверь. Минут десять было тихо, и я уже вновь стал задремывать, когда в дверь вновь постучали. Я, пыша злобой, рывком открыл дверь и увидел перед собой… все того же верзилу.

– Землячок… – начал ласково я, чувствуя, как нарастает во мне гнев.

Он протянул мне газетный сверток.

– На, бери!

– Я же сказал тебе, мужик, нет у меня вина.

– Не надо вина, бери так, ешь! – детина сунул мне в руку промасленный пакет и тут же ушел. От растерянности я забыл его поблагодарить. Из пакета пахнуло чем-то необыкновенно вкусным, я положил его на стол и развернул. Там было полбуханки хлеба, две отварные картофелины, луковица и добрый шмат сала. Колька тут же проснулся, очевидно, от запахов, и, спрыгнув с верхней полки, стал разглядывать свалившееся на нас богатство и радостно потирать руки.

В темноте, даже не зажигая свечи, мы умяли половину принесенного угощения, другую я спрятал в отсек, где было попрохладнее. Вкуснее того сала я в жизни ничего не ел! – огромное спасибо парню.

После разборки в Жмеринке наши вагоны попали во вновь сформированный состав – теперь уже до Бессарабки, и по соседству с нами оказался еще один наш собрат – проводник из Молдавии, с которым мы не замедлили познакомиться.

Бывалый виновоз, он уже после нескольких минут общения с нами все про нас понял, и тут же пригласил к себе в вагон на обед.

Оказавшись в его вагоне, я впервые понял, с какими удобствами можно ездить по железке: в купе у парня были радио и небольшой телевизор с питанием от танкового аккумулятора, везде чисто, удобно, уютно, опрятно и даже занавеска висела на окне. А сколько еды? В консервах и домашних закрутках. Нам втроем можно было месяц продержаться в этом вагоне, не сходя при этом на землю. Коллега кормил нас два дня, до того, пока наши вагоны не расцепили, и еще с собой пакет еды дал.

Вечером мы расстались с ним в Бессарабке, а уже в середине следующего дня чуть ли не со слезами на глазах лицезрели вырисовывавшиеся вдали очертания родного города.

Так завершился мой первый, он же испытательный рейс. Я похудел за это время на восемь кило, но был совершенно счастлив и, несмотря на некоторые трудности, встреченные нами в дороге, а также полное отсутствие денег, почувствовал вкус к новым поездкам и новым приключениям.

P.S.В этом рейсе мы с Колькой повидали и пережили многое: откровенно наглое воровство и глубокую сердечную доброту и заботу; собственное безоглядное мотовство и транжирство с безудержными загулами в ресторанах, и полуголодное, особенно в последние дни, существование; сексуальное воздержание, изредка перемежающееся настоящими всплесками секса.

Мы побывали в убогих лачугах и московских дворцах; питались в вонючих столовых, а затем нас с почетом принимали в шикарных московских ресторанах; повидали, как люди живут на сто рублей в месяц, и как делают несколько тысяч в два дня; своими глазами наблюдали смерть человека и тут же имели возможность лицезреть, как зарождается новая жизнь – в общем, мы видели саму жизнь во всех ее проявлениях!