Пруфрок и другие наблюдения - [3]

Шрифт
Интервал

душу.

Их пенье не предназначалось мне.

Я видел, как русалки мчались в море

И космы волн хотели расчесать,

А черно-белый ветер гнал их вспять.

Мы грезили в русалочьей стране

И, голоса людские слыша, стонем,

И к жизни пробуждаемся, и тонем.

Перевод А. Сергеева

ЛЮБОВНАЯ ПЕСНЬ ДЖ. АЛЬФРЕДА ПРУФРОКА

Если б я думал, что отвечаю человеку,

Который когда-нибудь сможет вернуться на землю,

Это пламя не дрожало бы.

Но так как никто, как я слышал,

Никогда не вернулся из этих глубин,

Я отвечаю тебе, не боясь бесчестия.

Ад. Песнь 27, ст. 61-66

Что ж, пошли, вы да я,

В час, когда на небе вечер разлегся,

Как на столе пациент под эфиром.

Что ж, пошли по пустынным кварталам,

Убежищам беспокойно бормочущих ночей,

В дешевые номера, что сдаются "на ночь",

В усыпанные устричными раковинами пивные.

Улицы тянутся, как надоевшие доводы,

Коварно крадутся от дома к дому,

Ведут к проклятому вопросу...

Ох, не спрашивайте: какому?

Пошли, навестили, кого следует.

По комнатам женщины - туда и назад

О Микеланджело говорят.

Желтый туман чешет спину о стекла,

Желтый дым трет о стекла нос,

Черной ночи углы зализаны,

Он медлит в канаве, он в лужу врос,

Сажа труб его обволокла,

Он залез под балкон и оттуда прядает,

Но заметив, что октябрьская ночь тепла,

Вокруг дома свернулся и засыпает.

И в самом деле: есть еще время

Туману желтому красться вдоль домов,

Почесывая спину о выступы углов.

Есть еще время, есть еще время,

Для встречи новых лиц создать себе лицо,

Есть время, и убить, и вновь создать,

Есть время для трудов и дней тех рук,

Что пред тобой вопрос на стол роняют,

Час - для вас, и час - для нас,

И час для тысячи шатаний,

Для тысячи смотрув и пересмутров,

Пока не взял я в руки чашку и печенье.

По комнатам женщины - туда и назад

О Микеланджело говорят.

И в самом деле: есть еще время

Спросить себя: Посмею я? Посмею?

Успею повернуться к ним спиной

И - вниз по лестнице, сияя плешью.

("Однако, как он облысел!")

На мне пиджак, воротничок тугой

И галстук - скромный, но с булавкой.

("Однако, до чего же он похудел!")

Посмею ль я

Обеспокоить космос?

Одной минуты мне довольно

Для всех смотрув и пересмутров. Но миг все

вновь перерешит

Затем, что я их всех познал, да, всех.

Познал, утра, и вечера, и ночи,

Я вымерил кофейной ложкой жизнь,

Познал их голоса, и смех,

Под музыку, игравшую за стенкой,

Но как мне приступить?

И я познал глаза, познал их все,

Взгляд пристальный, одновременно с фразой,

Когда я сформулирован, дрожу,

Булавкою проколот и приколот на обоях.

Но как начать?

Как выплюнуть окурки прошлых дней?

И как мне приступить?

И я познал объятья рук их всех,

Тех голых рук, предплечья и запястья

(Под лампой в смуглом, ласковом пушке).

Что это, кажется, духи

Меня заставят отступиться?

Тех рук, что вдоль стола лежат иль кутаются в шаль...

Что ж, значит, приступить?

Но как начать?

Сказать: я в сумерках по улицам бродил

И все смотрел, как дым летел из трубок

Курильщиков, с тоской глядящих в окна...

Родиться б мне шуршащими клешнями,

Скребущими по дну морей безмолвных.

А день, текущий в вечер, мирно дремлет,

Разглаженный изящными руками.

Заснул... устал... А может, притворился?

Разлегся здесь он между мной и вами.

Так как же? После чая и пирожных

Собраться с духом? Вызвать кризис?

Но несмотря на то, что я молился, каялся, постился,

И видел голову свою (и плешь!) на блюде,

Я не пророк. Да это и неважно.

Я видел миг ущерба своего величья:

С усмешкой Страж Дверей мне дал пальто.

Так - коротко сказать - я испугался.

В конце концов, игра навряд ли стоит свеч!

И после всех варений и печений,

Средь серебра, фарфора, разговора

О вас и обо мне - игра не стоит свеч.

Не стоит, отстранив все темы,

Сжать космос в мяч

И покатить его к проклятой теореме,

Сказав: "Я - Лазарь воскрешенный,

Пришел поведать обо всем, что видел там",

Когда она, разлегшись на подушках,

Проговорит: "Совсем не то. Как жаль!

Совсем не то, чего я так хотела".

В конце концов, игра навряд ли стоит свеч!

Не стоит свеч игра после закатов,

И тех дворов, и мокрых улиц, после

Всех книг прочитанных, и чашек чая,

Скользящих по паркету шлейфов и так далее.

Немыслимо сказать, что я хочу сказать!

А весь чертеж - рисунок нервной сети

Моей - отбросил на экран фонарь волшебный.

Игра не стоит свеч, когда она,

Разлегшись на подушках, сбросив шаль,

Смотря в окно, вдруг скажет: "Нет, не то.

Как жаль!

Совсем не то, чего я так хотела".

Нет, я не Датский принц, я не хотел им быть.

Я на вторых ролях, один из тех,

Кто двинет действие, начнет явленье,

Даст Гамлету совет. Не трудно это.

А он и рад, что пригодился в дело.

Он аккуратен, вежлив и приличен.

Он полон важных слов немного туп.

Порой - сказать? - слегка комичен.

Порой - почти что Шут.

Старею я... Старею...

Не заказать ли брюки покороче?

Не сделать ли пробор? А можно съесть мне

персик?

Надену белые фланелевые брюки и пойду

гулять на берег.

Я слышал, как русалки пели песнь друг дружке,

Но, думаю, едва ль они пропели б мне.

Я видел, как они, верхом на волнах,

Неслись, расчесывая пряди волн седых,

Летящие по ветру пеной из черной тьмы.

Бродили долго мы по дну морей,


Еще от автора Томас Стернз Элиот
Дерево свободы. Стихи зарубежных поэтов в переводе С. Маршака

Самуил Яковлевич Маршак (1887–1964) принадлежит к числу писателей, литературная деятельность которых весьма разностороння: лирика, сатира, переводы, драматургия. Печататься начал с 1907 года. Воспитанный В. В. Стасовым и М. Горьким, Маршак много сделал для советской детской литературы. М. Горький называл его «основоположником детской литературы у нас». Первые переводы С. Я. Маршака появились в 1915–1917 гг. в журналах «Северные записки» и «Русская мысль». Это были стихотворения Уильяма Блейка и Вордсворта, английские и шотландские народные баллады. С тех пор и до конца своей жизни Маршак отдавал много сил и энергии переводческому искусству, создав в этой области настоящие шедевры.


Поэзия США

В книгу входят произведения поэтов США, начиная о XVII века, времени зарождения американской нации, и до настоящего времени.


Популярная наука о кошках, написанная Старым Опоссумом

Классика кошачьего жанра, цикл стихотворений, которые должен знать любой почитатель кошек. (http://www.catgallery.ru/books/poetry.html)Перевод А. Сергеева.Иллюстрации Сьюзан Херберт.


Нобелевская речь

Нобелевская речь английского поэта, лауреата Нобелевской премии 1948 года Томаса Стернза Элиота.


Полые люди

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Учебник Старого Опоссума по котоведению

«Книга о котах» в переводе Василия Бетаки.