Prudentia - [23]

Гримберт оставил это «или» висеть в воздухе, хорошо зная, что все собравшиеся понимают его истинный смысл. Или Лаубер мог бы пойти дальше. Направить Гримберту официальный вызов, как полагается между рыцарями.

В том, что вызова не последует, он не сомневался. Лаубер слишком осторожен и сдержан, чтобы решать конфликты с оружием в руках. Кроме того, он хорошо сознает последствия такого опрометчивого шага. Выкованный в лучших кузницах Женевы «Урановый Феникс», конечно, на многих наводит ужас, но все присутствующие здесь рыцари понимают, что ему никогда не справиться с самим «Золотым Туром» и его хозяином, непревзойденным и не знавшим ни одного поражения Гримбертом, маркграфом Туринским. Лаубер понимает это и будет искать другой путь.

– Я буду вынужден доложить об этом императорскому сенешалю, – холодно сообщил граф Женевский. – Подобная выходка может привести к провалу всего похода. Уверен, герцог сделает из этого соответствующие выводы.

– Конечно, вам определенно стоит поделиться с Алафридом своим беспокойством, – согласился Гримберт. – Желаю удачи вам, граф. И обязательно навестите меня, если будете в Турине. Не помню, я говорил, что у меня превосходный театр?

– Удачного вам дня, маркграф.

– Благодарю. Ступайте, ваше сиятельство, и помните – мои глаза всегда будут при вас.

Возможно, ему удалось смутить Лаубера. На половину секунды, не более.

– Что это значит?

– Ох, простите. Я вечно забываю о том, что вы плохо знакомы с нравами восточных провинций. Эта поговорка, – Гримберт ободряюще улыбнулся гостю, – означает, что я буду следить за вашей судьбой. Всего лишь учтивое выражение, долженствующее означать мой интерес к вашей судьбе, мой дорогой.

Острота не достигла цели – Лаубер молча развернулся и вышел из шатра. Его рыцари последовали за ним.

Гримберт был уверен, что самообладание не изменило ему на протяжении всего разговора, но все равно почувствовал необходимость перевести дух. Каждый разговор с графом Женевским выматывал его больше, чем самая изнурительная схватка. Правду говорят о нем: человек с необычайной выдержкой и стальным сердцем. Может ли на свете хоть что-то пронять его?

– Это было опасно, – произнес Магнебод, глядя на него из-под насупленных бровей. – Ты рисковал, дразня дракона, Гримберт.

Гримберт разжал пальцы, позволив наполовину съеденной груше упасть на ковер. Он ощутил, что внезапно утратил аппетит.

– Я хотел вывести его из себя. Чем более человек взвинчен, тем необдуманнее действует, тем поспешнее принимает решения. Мне нужно лишить его душевного равновесия, если я хочу довести план до конца.

– План! – едва не простонал Магнебод. – Опять твой план! Лаубер нажалуется Алафриду, и сенешалю придется донести это до императора. А ты знаешь, как важен императору этот поход! Если он узнает, что ты подвергаешь его опасности из-за своей затянувшейся вражды с графом…

– Алафрид на моей стороне, – возразил Гримберт. – Он не признает этого открыто, но и не донесет на меня. К тому же мне требуется совсем немного времени. Завтра все решится.

Завтра. Гримберт стиснул кулаки. Он еще не видел зарева над Арборией, но словно чувствовал пожар лицом. Завтра его сиятельство граф Женевский получит по заслугам.

Остатки груши превратились в липкую кляксу, когда он наступил на нее ногой. Вот что останется от графа Женевского. Гримберт все еще пытался брезгливо очистить подошву сапога о ковер, когда в шатер несмело заглянул Гунтерих.

– Ваше сиятельство…

– Что тебе?

Кутильер прочистил горло.

– Герцог де Гиеннь, императорский сенешаль, велел сообщить о начале военного совета. Он ожидает вас в своем шатре около полудня. Там же будут присутствовать все рыцари.

Гримберт мгновенно забыл про раздавленную грушу.

– Ты хотел узнать, в чем заключается мой план, Магнебод? – усмехнулся он. – Ты узнаешь это. Он уже начал претворяться в жизнь. А вы живо несите одежду, бездельники. Не могу же я заявиться в шатер господина императорского сенешаля в гамбезоне?

Часть вторая

Шатер императорского сенешаля был столь огромен, что мог бы поспорить с куполом собора Святого Петра в Аахене. Гримберт даже не представлял, как слугам герцога удалось возвести нечто подобное всего за пару дней. Он был рассчитан, самое малое, на тысячу человек, так что всем собравшимся здесь рыцарям удалось заполнить его лишь наполовину.

Гримберт с удовлетворением отметил, что за те два или три года, что он не видел Алафрида, его вкус не успел измениться. Как и прежде, старик сохранил привязанность к спартанской обстановке, оттого здесь не было ни картин, ни изысканных статуй, ни смазливых служанок.

Едва ли в свите сенешаля имелся походный церемониймейстер, однако Гримберт не мог не отметить, что кресла в шатре расставлены очень умело и с пониманием обстановки: на возвышении находилось самое богато украшенное, с вырезанным по красному дереву львом герцогства Гиеннь, напротив него – пять более скромных, на пару футов пониже. Завершали картину два десятка обычных походных стульев, предназначавшихся, по всей видимости, для баронов.

Пять графов, двадцать баронов, мысленно прикинул Гримберт. Не самое большое воинство по меркам Франкской империи, однако куда более значительное, чем требуется для обычной пограничной стычки. Кажется, Магнебод прав, в этот раз Алафрид и верно настроен серьезно.