Пруденс - [11]
Рик Уэтерби был удачливым мотогонщиком, исполненным харизмы и полным кошельком. О его романе с Фионой Грэхэм много писали в прессе.
— Они собирались пожениться, правда? — спросила я.
Пендл кивнул.
— Бобби Кэнфилд был ее боссом. Она утверждает, что он попросил ее задержаться после работы — как раз накануне того дня, когда она собиралась уволиться. Рик Уэтерби неожиданно заехал за ней на работу и оказался перед запертой дверью. Она утверждает, что Кэнфилд ее изнасиловал.
— Как интересно! А это действительно так?
— Ну, между ними, безусловно, что-то произошло. Но я должен доказать, что это было не насилие. Клан Уэтерби, конечно, собирается сделать из Кэнфилда отбивную, и у них достаточно денег для этого. Они наняли в качестве обвинителя Джимми Бэттена. Он один из лучших КА[18]. Кэнфилду следовало тоже нанять КА. Я недостаточно большая шишка для такого процесса, но год назад я вел дело о разводе его сестры и, кажется, произвел на него впечатление. Он говорит, что Фиона Грэхэм просто напрашивалась на это. Но чертовски трудно будет это доказать.
— Девушки обычно не «напрашиваются на это», когда они собираются выйти замуж за парня вроде Рики Уэтерби, — заметила я.
— Вот именно, — подтвердил Пендл. — А у Кэнфилда к тому же ужасная репутация в том, что касается женщин.
Он поднял свой едва початый бокал и в луче света от настольной лампы переливавшееся в толстом стекле вино выглядело почти черным. Глаза Пендла казались просто темными впадинами на белом изможденном лице.
— Это ваш великий шанс, — задумчиво произнесла я. — Вам не страшно?
Он усмехнулся и наполнил мой бокал.
— Я просто в панике.
— В суде, наверное, будет давка, — заметила я. — Хотелось бы и мне прийти послушать.
— Если хотите — приходите, — сказал Пендл. — Если вас отпустят с работы, я зарезервирую место в суде.
Если бы не луковый дух, я бы, конечно, поцеловала его там и тогда.
В тот вечер ударили морозы. И на следующее утро я шла к метро, задыхаясь в лисьей шубе Джейн. На всех веточках и травинках серебрился иней. Последние желтые листья засыпали припаркованные машины и хрустели у меня под ногами как мороженые кукурузные хлопья. Перед зданием суда дрожали и притопывали толпы народа. В основном это были фанаты автогонок, мечтавшие хоть одним глазком взглянуть на Рики Уэтерби и его красавицу-невесту. Из-за процедурных условностей ее имя не сообщалось, но все прекрасно знали, о ком речь.
Наконец я попала внутрь, театральность битком набитого зала суда, ряды изнывавших от безделья и сплетничавших журналистов, важные мускулистые полицейские и множество париков и мантий сразили меня наповал. Судья — маленький, похожий на крота человечек с блестящими глазками и подергивавшимся любопытным носом, производил впечатление человека, способного раскопать правду и не терпящего пустой болтовни.
Напротив него, на широкой скамье подсудимых, сидел Бобби Кэнфилд, ершистый, красивый, правда, его лицо несколько портили безвольный рот и подбородок, а редеющие волосы были длинноваты. Рядом сидел Пендл. Еще более бледный, чем обычно, но внешне совершенно спокойный, он восхитительно смотрелся в сером парике и мантии.
Джеймс Бэттен, КА, лет сорока, гладкий, темноволосый, подвижный, как выдра, человек, начал рассмотрение дела со стороны обвинения и целых полчаса в прекрасно построенной речи имел честь очернить характер Кэнфилда так, что, прежде чем было предъявлено хотя бы одно свидетельство, уже никто не смел сомневаться в его виновности.
— На скамье подсудимых, господа присяжные, — говорил он с нарочитым ужасом, — вы видите человека, который обвиняется в возмутительном оскорблении личности, Дон Жуана из машбюро, воспользовавшегося не-вин-но-стью этой девушки, так любящей своего жениха, что все ее мысли были заняты предстоящей всего через несколько недель свадьбой.
Лицо Кэнфилда ничего не выражало, только на щеке у него пульсировал мускул, а пальцы нервно вертели перстень на мизинце.
Было заметно, что Бэттен произвел на присяжных впечатление.
О, бедный Пендл, подумала я с тоской, разве у тебя есть хоть какой-то шанс?
— Теперь я хотел бы вызвать мою первую свидетельницу, мисс Грэхэм, — сказал Бэттен, приглаживая волосы, словно что-то предвкушая. Пресса и публика на галерее облизнулись. И Фиона Грэхэм их не разочаровала. Она появилась в суде в сером шерстяном платье с белым воротничком, шарф от Гермеса был привязан к сумочке от Гуччи, ее светлые волосы до плеч были зачесаны назад и открывали гладкий лоб. Опущенные долу голубые глаза и легкий румянец на бело-розовом личике и вправду делали ее олицетворением невинности. На мой взгляд белый пуританский воротничок был уже чересчур, но на присяжных все это, без сомнения, оказало необходимое действие. Когда она шепотом произносила слова присяги, волны симпатии и одобрения стали физически ощутимы. Даже судья глядел доброжелательно.
Бэттен поднялся и одобряюще улыбнулся.
— Узнаете ли вы, мисс Грэхэм, человека на скамье подсудимых?
Она прикусила губу, посмотрела на Кэнфилда, вздрогнула и сказана, что знает его. Потом чистым, но временами срывающимся голосом с заботливой помощью Бэттена, она рассказала суду, как Кэнфилд попросил ее задержаться на работе, как он дождался, пока здание опустеет, а потом попытался ее поцеловать. Подбежав к двери, она обнаружила, что та заперта, после чего Кэнфилд сорвал с нее платье, силой повалил на стол и стал насиловать. Потом, когда она еще истерически рыдала, раздался стук в дверь. Приказав ей поправить одежду, Кэнфилд открыл дверь и увидел там ее жениха и начальницу машбюро мисс Кэртлэнд.
