Прозрачные леса под Люксембургом - [94]

– Все, – отрезала Фредерика. – Люксембург – это почти Франция. А быть во Франции и не пробовать местную кухню… Во Франции все едят лягушек.

– Хорошо, что не гремучих змей, – сдался я.

– Месье, – Фредерика постучала по блокноту официанта и сделала заказ на безупречном французском языке.

– Ты и французский знаешь, – удивился я.

– В пределах ресторанного минимума.

– А я, как тот поц, не знаю ни черта, кроме местечкового наречия.

И хотя это было преувеличением, мне действительно стало стыдно.

Сколько сил и средств потратила мама на репетиторов по английскому. Ровно столько, сколько понадобилось мне, чтобы возненавидеть этот язык окончательно.

– Поц – это кто? – спросила Фредерика.

– Поц – это я.

Фредерика подняла стакан с виски.

– Тогда я выпью за тебя, милый мой поц. И, если не возражаешь, сегодня напьюсь. Я уже припарковала машину.

А лягушка по вкусу оказалась похожей на хорошо прожаренного цыпленка. Только и всего. Но, в отличие от цыпленка, ее было не жаль.

– Давай купим тебе ангела, – предложила Фредерика.

– По-твоему, у меня нет ангела?

– Может, и есть. Но он не внушает мне доверия…

Только что в ресторане мы выпили бутылку «Джемисона» на двоих. В равном долевом участии, как принято говорить в серьезных деловых кругах.

– Тогда и тебе. Чем твой ангел лучше моего?

– Хорошо. И мне.

Мы зашли в словно по волшебству выросший у нас на пути рождественский магазин и купили по ангелу. Мне и Фредерике.

Ангелов выбирала Фредерика.

– Ангел должен заглянуть тебе в душу, – говорила она, тщательно перебирая фигурки с распростертыми крыльями. – Представляю, что он там увидит…

Они были действительно божественными – ангелы, выбранные Фредерикой. На тонкой деревянной ножке, какого-то немыслимого голубого свечения.

– Это ангел для рождественской елки, – пояснила она. – В Москве есть елки?

– В Москве только и есть, что елки…

Мы вышли из магазина с ангелами в руках.

– Нам надо зайти в костел, – твердо сказала Фредерика.

– У нас сегодня что: божественный цикл?

– Если не считать того, что он закончится в баре. Ты помнишь, я обещала сегодня напиться…

Я остановился, развернул ее к себе и снова утонул в ее шальных, немного раскосых от виски глазах…

– По-моему, это уже произошло.

– Много ты понимаешь… Господи, ну как можно так надевать шарф. Ты не задумывался, почему мужчины до такой степени беспомощны. Даже перед шарфом. – Она терпеливо поправляла на мне шарф. – Мы зайдем в костел и поставим свечи всем, кого ты видел во сне…

– Их слишком много…

– Значит, поставим много.

Мы шли по улице, дома которой можно было задевать плечами.

Я представил, как где-нибудь на четвертом этаже курит у окна пожилая француженка. «Мадам Жюли, не угостите ли вы и меня сигаретой?» – спрашивает у нее соседка из дома напротив. «С удовольствием, мадам Софи», – отвечает мадам Жюли, открывая изящный портсигар и протягивая соседке сигарету. Просто так. Через улицу. Из окна в окно.

– Тебе не тяжело идти? – спросила Фредерика.

– Нет. Город маленький…

Я не люблю лубочное убранство православной церкви. Мне не достучаться до небес сквозь низкие давящие своды, не принять навязчивой позолоты окладов и уже не отразиться в рубиновых стеклах лампад.

Но каждый раз, как впервые, я открываю для себя торжественность католических соборов. Особое звучание тишины и нереальную трехмерность пространства вокруг, где я – прихожанин в семнадцатом ряду, среди тысяч таких же прихожан не ощущаю себя песчинкой в определяемой богами круговерти Вселенной.

Костел пустовал. Кроме нас с Фредерикой, то ли во втором, то ли в третьем ряду сидели две старушки с молитвенниками в руках.

– Подожди меня, пожалуйста, – сказала Фредерика и прошла в боковую дверь за клиросом.

На мгновение мне показалось, что она больше не вернется. С тех пор как мы сели в машину, меня не оставляло странное ощущение, что Фредерика исполняет миссию какого-то особого милосердия по отношению ко мне. Может, она и есть мой ангел, материализовавшийся на эти два дня?

Могут же боги позволить себе подобную вольность: разрешить ангелу один раз в жизни побыть рядом с человеком, которого он оберегает. Если это необходимо человеку. Если это нужно ангелу.

Почему ангел, купленный мне Фредерикой, был так неуловимо похож на нее?

И в этот момент откуда-то из глубин костела раздалась музыка.

Нет, не музыка – хлынувшая на меня река. Без дна и берегов. Река человеческих слез, берущая свой исток со дня сотворения мира. Слез неизбывной печали и нечаянных радостей. И две моих слезы растворились в этой реке…

Я ни о чем не думал сейчас, понимая, что осмысление придет позже. С финалом музыки. Все это время мне хотелось одного: чтобы она не кончалась…

Кто-то опустил мне руку на плечо. Я накрыл ее своей рукой, почувствовав тепло знакомой ребячьей ладошки.

– Что это было, Фредерика? – завороженно спросил я.

– Пьяццолла. «Забвение».

– Словно целая жизнь…

– Твоя жизнь. Он играл специально для тебя.

– Кто?

– Органист. Пойдем, поставим свечи.

Мы поставили сорок шесть свечей в маленьких алюминиевых плошках.

Тридцать семь – я. И девять – Фредерика.

– «Плывет в тоске необъяснимой среди кирпичного надсада ночной кораблик негасимый из Александровского сада»