Прозрачная маска - [17]

— Сегодня, однако, вы одеты гораздо удобнее, чем в тот день: в лаковых туфельках в метель… — дополнил с нескрываемым мужским кокетством в голосе Калинчев.

Господи, да эти молодые мужчины чистые дьяволы! Напоминают мне Николая первых лет нашей совместной жизни.

— Не могу же я танцевать в сапогах! Опять же все были так элегантны, что было бы непростительно обидно пойти на праздник в лыжном костюме. А от вашего кино, лейтенант, придется отказаться.

— Значит, остается дискотека. Не пожалеете. Болгарская эстрада, немножко джаза… Наверное, любите «Летнее время»?

Смотрю на него с добродушным недоумением.

— Что, не слышали? Элла Фицджеральд и незабываемый Дюк… Фантастично! Есть и ретро-музыка. Рок-н-ролл, например. Идемте, согласны?

— Не кажется ли вам, что ваши шутки очень плоские? Не надо так зло смеяться над моим невежеством… В Софии человек лишен прелестей тихого и, я бы сказала, свободного существования… Там все предварительно предусмотрено: ритм большого города, образ жизни, встречи… Все. Что нам остается? Соглашаться и мириться. В маленьком городке человек может выбирать…

— Ваша миссия очень благородная, но, кажется, чуточку излишняя. Никто из нас двоих не сожалеет о том, что работает здесь. Как сказал один поэт, каждый человек считает себя столицей чего-то, а все, что окружает его, — провинция… Все остальное — просто административное деление.

— Стефану Ларгову можете верить. Он коренной софиянин, а если уж совсем откровенно, так знайте, что улица Александра Невского заложена его дедом, а их фамилия содержит итальянскую этимологию… Происходит от слова «ларчо». Иначе говоря, вы недооцениваете приглашение потомственного римлянина, а если откровенно, это самое лучшее, что можно предложить в нашем городе гостье столицы…

— Раз уж речь зашла о генеалогии, хочу успокоить синьора Ларгова, что, хотя я родилась в Плевене, предки мои из Трояна. Один из моих дальних родственников уверял, что их прадед, которого звали Троян, был крестным самого царя с козьими ушами. И сейчас на деревянном шесте на крыше нашего старого дома укреплены козьи рога. Когда снова войдет в моду геральдика, я непременно в наш семейный герб включу этот символ!

— Хватит, мы и так уже сократили свою жизнь на несколько часов!

— Как это следует понимать?

— Да никак. Это просто присказка.

— Однако мне кажется, что вы меня на что-то провоцируете. Каждая присказка имеет свой смысл…

— Ларгов хотел сказать, что тот, кто много, излишне много говорит, укорачивает себе жизнь и те, которые слушают его, — тоже.

— Это что, доказано наукой?

— Нет. Милицейский фольклор.

— Могу ли я это записать? Ведь придется же мне описывать вас в своем очерке. Пусть в нем будет немножко милицейского юмора. Хотя в этой вашей присказке больше мудрого, чем смешного…

Обедали вместе в столовой управления, затем я собралась на автовокзал.

— Чем вы будете заниматься до вечера? — спросил Ларгов.

— Буду вязать пуловер. Мужской. С рукавом типа реглан и с большим воротником. Свитер для горных походов.

— Это означает, что я снова остаюсь один… один, словно ветер в поле…

— Вы, вероятно, много читаете на сон грядущий?

— Не читаю. Сразу засыпаю. По этой части у нас товарищ капитан.

— Что еще читали, кроме «Пеппи Длинныйчулок»?

— Иногда Тинбергена, а последнее время — Нильса Бора…

— Вы искушаете меня поспорить. О соотношении правосудия и милосердия, например…

«Ребятушки, — думала я, укоряя себя и чистосердечно признаваясь, — мне просто хочется побыть с вами». Казалось, что они спешат. Однако прошло четверть суток после злополучного инцидента, а дело с места не сдвинулось. Погода была пасмурная, кругом бело. Вдруг где-то вдалеке выглянуло солнце, ослепило глаза, и мне стало дурно, страшно захотелось лечь. Какая-то свинцовая тяжесть разлилась по всему телу, казалось, я иду по воде против течения. Какая-то неуверенность наполняла меня изнутри, плечи опустились так, что полы моей мягкой куртки били по коленям. Еле передвигая ноги, я не заметила, как вышла на перекресток… Заскрипели тормоза. Кто-то громко выругался. Чей-то голос назвал меня по имени. Встречный поток исчез, и я оглянулась, чувствуя свою вину и предстоящую расплату.

Из машины вышел режиссер.

— Садись и благодари мою реакцию. Иначе не осталось бы ничего ни от нашей русалки, ни от рыцаря. Помнишь, как мы шутили?

— А может быть, и вправду гибрид русалки с рыцарем?

— Все очень, верно, а особенно то, что я голоден как волк, а до Пампорово еще тридцать километров…

Мы прибыли в ресторан. Смотрю, как он заботливо просматривает меню и делает заказ, с какой точностью определяет калорийность блюд, со знанием дела объясняет, как сервировать стол. Пока я возилась со сладким кремом, режиссер расправился с несколькими блюдами. По виду он был крупный, крепкого телосложения и совсем не похож на чревоугодника.

— Кто как ест, так и работает. Это истина. Хотя к тебе это не относится. Уверен, что все женщины завидуют тебе.

Мы пили кофе, потом под ручку гуляли по снегу, а он все рассказывал о каком-то Дончеве, который предложил совершенно негодный сценарий, а думает, что режиссер — бог и может из грязи слепить живого человека… О своей ассистентке, хронический насморк которой стал невыносим, о каком-то кинофестивале, в котором должен был участвовать его фильм, но, как всегда, отправили другой… Я жмурилась от солнца, опираясь на руку почти незнакомого мужчины. Мне было все безразлично, хотелось остаться одной, так я устала.