Проживи мою жизнь - [98]

* * *

Раннее солнце било в незашторенные окна, закручивалось в волосах проснувшихся девушек золотисто-шоколадными вихрями, текло гибкими, шепчущими ручейками. Диане не давало покоя бессменное широкое тусклое кольцо из непонятного металла, плотно сидящее на безымянном пальце правой руки Верлен. Подняв изучающий, дымно-витражный взгляд на откинувшуюся на подушку любовницу, погладила руку и тихо спросила:

– Скажи мне, кто она?

Майя непонимающе двинула бровью:

– Ты второй раз меня спрашиваешь, «кто она». О ком ты говоришь?

Орлова смутилась, но всё равно продолжила:

– Та, которую ты любишь. Чьё кольцо ты носишь. Ты ведь носишь её кольцо?

Верлен тягостно замолчала, наблюдая из-под полуприкрытых век за тем, как танцовщица разглядывает её пальцы. Сейчас было не время и не место рассказывать, что это кольцо она обнаружила в маленькой инкрустированной серебром шкатулке, запрятанной на самое дно одного из чемоданов Марты, которые они вывезли из съёмной квартиры.

Было невыносимо тяжко перебирать одежду, обувь, документы, какие-то тетради, рисунки, наброски, вырезки, книги, безделушки и драгоценности. Её сильно удивило, что сестра хранила драгоценности просто сброшенными в пластмассовый футляр, всё в одну кучу, и только оно лежало отдельно, словно было самым дорогим. Сестра никогда не надевала его, по крайней мере, Майя его не видела. Но после смерти Марты ей почему-то показалось, что эта частичка должна остаться с ней. Сестра хранила его бережно и тайно, значит, оно было важным. И Майя взяла его.

К сожалению, по размеру оно подходило только на безымянный палец, что иногда было даже хорошо: слишком назойливые клиенты, с которыми ей приходилось работать лично, принимали кольцо за обручальное и не так настойчиво домогались внимания. И вот теперь, нося кольцо Марты, заняв место Марты рядом с Дианой, живя, по сути, жизнь, которую не прожила Марта, так, походя, в кровати признаться в этом? Это было выше её сил.

Тангера, так и не дождавшись ответа, решила спросить по-другому:

– А вообще, Май, у тебя до меня было много любовниц?

Верлен усмехнулась краешком припухшего от утренних поцелуев рта:

– Вот ты любопытная, сил нет. Если тебя это так интересует, то – нет. Немного. Ты первая.

Орлова взметнулась с плеча, на котором так уютно устроилась, напугав Майю резким движением, стукнувшись головой в подбородок, и напряжённым взглядом упёрлась в сверкающую тёплую кленовость:

– Что ты сказала?

Верлен тоже напряглась, не понимая, что так обеспокоило Диану:

– Ты спросила, я ответила. Ты – первая и единственная.

Взмолилась про себя: «И, я надеюсь, останешься такой на всю жизнь».

С отчаянием, словно глядя в нечто ужасное, ощерившее багровую пасть, девушка прошептала:

– То есть, ты – натуралка, да?

Майя помолчала, обдумывая вопрос и не понимая, что так встревожило Диану. Потом медленно кивнула, говоря правду:

– Ммм… в общем, да.

Диана села, отвернулась, спрятала лицо в ладонях, мысленно матеря себя за ошибку: «Значит, это кольцо не „она“, а „он“. Значит, ты не сможешь понять. Ты уйдёшь, это бесповоротно, безнадёжно, вы все всегда возвращаетесь к мужчинам. Тем более, что ты сказала, что кого-то любишь. Что я тебе? Способ развлечься? Отомстить ему? Потешить любопытство? Сначала ты гордо сдаёшься мне упругим телом, влипаешь в мои плечи пальцами, рвёшь меня диким восторгом, а потом оказывается, что ты прячешь сердце, потому что я его недостойна!

Господи, я не могла так ошибиться! Худшее, что могло со мной случиться, это влюбиться в женщину, которая любит мужчин. Через это прошла Марта. Ирка. Господи… И постоянно – одно и то же. Даже если они говорят тебе, что влюбились, всё равно потом начинают тосковать по тому, что там болтается между ног, по щетине, по бицепсам, по чему там ещё… Я всё понимаю, мы просто по-разному устроены, кто каким родился, но сколько историй было выплакано у меня на кухне, в кабинете, на улице среди изломанных крыш о таких вот любительницах экспериментов, выдирающих с мясом, без анестезии, сердечные нервы, бросающих, как помойную тряпку, в ведро и летящей походкой уносящихся к очередному мачо…

Хорошо хоть, я не унизилась до того, чтобы признаться тебе в любви. Тебе, жестокой, бессердечной скотине. Ах, как ты оказалась права… Так вот почему вы с Мартой ссорились! Ты не могла принять её выбор, принять её жизнь, а сейчас что же? Тебе настолько важно твоё расследование, что ты готова даже на торговлю телом? Или тебе просто был нужен Пашка? Это из-за него ты пришла в школу? Ведь откуда-то он тебя знает! Это поэтому ты его увела сегодня ночью? Так что ж с ним-то не осталась? Как же я тебе поверила-то? Ненавижу тебя!».

Вдохнула с трудом, пробиваясь сквозь спазмы горла, вскочила, подхватила свою одежду, рванула в ванную одеваться. Сгорая от нахлынувшего мучительного стыда, кое-как напялила рубашку и джинсы, постоянно вытирая льющиеся слёзы, распахнула дверь и чуть не упала. За дверью с абсолютно потерянным видом стояла смертельно бледная Майя, закутанная в простыню. Было заметно, что она прислушивалась к происходящему в ванной, но зайти так и не осмелилась. Однако её голос был странно ровным: