Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века - [26]

. В этом смысле подобные петровские распоряжения напоминают нормы московских еще договоров с иноземными мастерами, также предусматривавших обязательство «учить прилежно», «стараться» и «не скрывать» от своих русских учеников никаких секретов ремесла – без уточнения при этом, как оценить степень этого «старания» и о каких именно навыках идет речь.

Действительно, у Петра, видимо, просто не было необходимого концептуального аппарата для того, чтобы сформулировать видение «регулярной», регламентированной школы и конвертировать свой энтузиазм по поводу учения в детальные практические указания148. Можно, конечно, подумать, что мы пытаемся ретроспективно оценивать высказывания царя по нашим современным стандартам бюрократической четкости, но это не так: недостаточную конкретность его указаний в отношении школ отмечали и современники. Возьмем, к примеру, Андрея Александровича Беляева, опытного приказного дельца, сотрудника известного «прибыльщика» А. А. Курбатова, приятеля Леонтия Магницкого, а в конце 1700-х – первой половине 1710-х куратора Навигацкой школы (см. об этом в следующей главе). Получив в феврале 1714 года знаменитый петровский указ о создании цифирных школ в провинциях, Беляев жалуется своему начальнику, адмиралу Апраксину: «…видится оный указ мрачен и без многих обстоятельств, которым всячески быть потребно». «Ежели повелишь [выполнять его], то должен прислать разделы, без коих тому делу не толику умножену, но и основану быть не можно, – заявляет Беляев и перечисляет вполне конкретные пункты, без которых он не сможет воплотить в жизнь царское указание. – …откуда нам требовать ведение по скольку человек учеников в учителя в губернию и к кому отсылать»149. Это не единственный пример. Сходным образом, на полях хранящегося среди бумаг Апраксина петровского указания об обучении ста штурманских учеников, датированного 1720 годом, неизвестный адмиралтейский чиновник бесстрастно отметил: «…чему их обучать и как в том учении содержать, о том точного определения не учинено»150.

МИССИОНЕРЫ И ПРОЖЕКТЕРЫ

Учитывая представления Петра о преподавании и учении, неудивительно, что школы, возникавшие в России в его царствование, как правило, и представляли собой как раз традиционные, неформальные мастерские во главе с автономным «мастером»-учителем151. Подобная модель сохранялась и в тех случаях, когда речь шла о новых, непривычных предметах: именно так, например, была устроена первая «школа» навигации в России. В январе 1698 года, пока Петр путешествовал по Западной Европе с Великим посольством, в Москву прибыли два выходца из югославянских областей, Матвей Меланкович и Иван Кучица, представившиеся опытными венецианскими мореходами и предложившие свои услуги в качестве учителей навигации. Их инициатива пришлась ко двору: было велено «выбрать из московских чинов десять человек добрых и человечных и грамоте умеющих», которых приезжие «мастера» и принялись обучать на новопостроенной верфи под Азовом. Никаких попыток как-то регламентировать это учение, за исключением утверждения перечня преподаваемых предметов, мы в документах не видим. На традиционное, «ремесленное» понимание преподавания указывает и то обстоятельство, что поначалу московские власти предложили платить учителям фиксированную сумму за каждого ученика, который успешно окончит обучение (хотя содержание и продолжительность обучения при этом, повторимся, никак не оговаривались). Насколько мы можем судить, преподавание продолжалось лишь в течение одного лета152.

Этот эпизод задает сценарий возникновения и многих более поздних петровских «школ», включая и артиллерийские, и инженерные: как правило, их «создание» заключалось лишь в поручении конкретному специалисту обучать группу учеников. Потому-то историкам и не удается точно определить, сколько именно таких «школ» существовало, когда они «открывались» и когда прекращали свое существование153. Знаменитые «цифирные» школы, создаваемые начиная с 1714 года, также соответствовали этой модели, и успех или неудача каждой из них зависели прежде всего от предпринимательских талантов конкретного учителя, от его способности привлечь учеников и выстроить отношения с местными властями и элитами. Показательно, что в своем знаменитом указе от 20 января 1714 года Петр не приказывает прямо основать школы, но лишь велит послать учителей «учить дворянских детей» (правда, в конце указа все же упоминаются некие «те, которым школы приказаны»). В следующей версии указа, от 28 февраля, основание школ также не предусмотрено: речь идет опять-таки о посылке учителей, которым местные архиереи должны «отвесть <…> школы» в архиерейских домах или монастырях; таким образом, термин «школа» употребляется здесь в значении помещения, а не организации154.

И тем не менее школьное учение, вне всякого сомнения, становится в петровскую эпоху все более формализованным, «регулярным», бюрократическим. Во многом процесс этот был постепенным и непреднамеренным. Как это происходило и в других сферах государственного управления, Петр нередко делегировал «надзирание» за той или иной школой своим доверенным соратникам, таким как Курбатов в случае Навигацкой школы (см. следующую главу) или Андрей Виниус, а затем Яков Брюс в случае артиллерийских школ. Соратники эти сами не были учителями, имели массу других должностей и поручений и проводили много времени в разъездах. Пытаясь «надзирать» за школами дистанционно, они по необходимости вступали в пространную переписку с учителями и все чаще требовали от них все более подробных отчетов о состоянии дел. В качестве следующего шага они часто передоверяли «надзирание» подчиненным им офицерам, как это было в случае капитана Андрея Брунца, определенного в 1717 году «ведать [учеников артиллерийской школы] <…> и в науке их