Проза жизни - [47]

Малгося по-прежнему сидела у стола, встревоженно глядя на Тереску. Её мамаша на диво быстро упрятала деньги в кошелёк.

— Как хочешь, — сказала она, даже не пытаясь скрыть удовольствия. — Но ты бы могла вести себя повежливее.

Тереска, уже приблизившаяся к дверям, разгневанно остановилась. Она собиралась гордо покинуть этот дом, не сказав ни единого слова, но алчная радость хозяйки дома заставила её поступить по-другому. Она вдруг поняла, что бережливая дама как раз и рассчитывала на её оскорблённую гордость. Нет, этот номер не пройдёт…

— Повежливее? — переспросила она с безграничным презрением. — Хорошо. Извините, я передумала.

Я возьму эти триста злотых, а двести сорок буду считать платой за преподанный мне урок. Благодарю вас. Дама, слегка покраснев, заколебалась и снова вынула деньги из кошелька.

— Вот, бери…

— Прощайте, — ледяным тоном произнесла Тереска и вышла.

Мать и дочь, посмотрев ей вслед, переглянулись.

— Ну вот, сэкономили двести сорок злотых, — с показной беспечностью проворковала она. — Отец перестанет к нам цепляться и скандалить. По правде сказать, я надеялась, что она обидится и не возьмёт ничего.

— Больше она к нам не придёт, — пробурчала дочь. — А отец вовсе не из-за меня скандалил, а из-за тебя. Кричал, что ты слишком много тратишь на всякие глупости. О моих уроках и речи не было.

— Мои траты никого не касаются. На твои уроки идёт слишком много денег, а они мне очень нужны.

— Ты её обманула!

— Вот ещё! Деточка, не морочь мне голову. Я просто не позволила обмануть себя, это в жизни самое главное…

— Конечно, — ехидно поддакнула Малгося, — без обмана не проживёшь. Если не ты, то тебя…

Тереска в бешенстве выскочила на улицу, стыд и гнев душили её. И омерзение — такого омерзения она ещё не испытывала никогда. Она никак не могла совладать со своими чувствами, все бурлило внутри неё — обида и отвращение, презрение и жажда мести. Оскорблённое чувство справедливости требовало выхода, ей вдруг захотелось поджечь ненавистный дом или совершить что-нибудь не менее грандиозное, чтобы разрядить бурю, бушующую внутри… Лишённая способности рассуждать здраво, Тереска продвигалась вперёд, приближаясь к зданию, перед которым её братишка неделю назад любовался машинами…

Она, конечно, не могла знать, что на четвёртом этаже этого здания, в двухкомнатной квартирке имела место дружеская сходка, которая весьма заинтересовала бы и Кшиштофа Цегну и многих других его собратьев по ремеслу. В одной из комнат играли в покер за четырьмя столами, в другой вовсю крутились три рулетки. Квартирка была битком набита. В кухне играли в кости те, кому не досталось места в комнатах. На буфете, на комоде, на книжных полках были расставлены тарелки с бутербродами столетней давности. Повсюду стояли наполненные рюмки, к которым никто не прикасался. Возле игроков в покер лежали карты для бриджа и блокноты для записи, а в комнате с рулеткой магнитофон гремел танцевальной музыкой.

В прихожей разговаривали два человека. В одном из них Тереска и Шпулька без труда узнали бы гостеприимного психа, гонявшего их по своему дому. Принарядившись, он выглядел вполне цивилизованным горожанином. Другим был тощий, слишком усердно выстиранный блондин.

— С прежним местом нам очень не повезло, — говорил блондин, — посему, пан Шимон, пришлось принять дополнительные меры предосторожности. У нас есть своя система сигнализации, а наш человек безотлучно стоит у входа внизу. Чуть что, прозвенит звонок, пан Шимон.

— И тогда что? — спросил пан Шимон, слушавший с напряжённым вниманием.

— Ничего. Полный порядок. Гости прячут деньги и карты и играют в бридж по пятьдесят грошей. Это не запрещено. Рулетки складываются и тоже превращаются в столики для бриджа. Все пьют, закусывают и танцуют с дамами. Обычная вечеринка. В чем же можно нас обвинить?

— Ни в чем, — признал пан Шимон. — Деньги не отберут?

— С какой стати? Закон не запрещает иметь деньги и носить их при себе. За деньги не беспокойтесь, пан Шимон, можете спокойно приходить сюда и развлекаться на всю катушку. Вы же сами видите, как у нас уютно и безопасно.

Пан Шимон Салакшак неспокойно затоптался на месте. Лицо его побагровело, а в глазах зажёгся алчный огонёк.

— Ну что ж, — попробовать можно, — пробурчал он, направляясь к рулетке.

К тощему блондину подошёл жгучий брюнет низенького роста.

— Ну как? — тихонько спросил он. — Клюнуло? Блондин кивнул. С минуту они наблюдали за игроками, сидевшими к ним спиной.

— Закорюка здесь, Лысый здесь, Часовщик, Фриц, Черномазый, Шимон играет, — шёпотом подсчитал брюнет. — Редкий случай. Ставлю цветок, пусть знают, что пора начинать.

Блондин, подумав, кивнул. Брюнет неспешно подошёл к открытому окну и передвинул на середину подоконника огромный горшок с фикусом, прятавшийся за шторой в углу. Горшок был такой тяжёлый, что брюнет, не в силах поднять его, с трудом проволок по подоконнику, не заметив, что вместе с горшком передвинулась и зацепившаяся за него нейлоновая леска, прикреплённая к звонку, висящему под подоконником.

Он вернулся в прихожую к блондину, взглянул на часы и сказал:

— Подождём минут пятнадцать или двадцать. Дадим Шимону разыграться…