Проза жизни - [46]

Отправляясь в тот день на Бельгийскую улицу, на свой последний урок, Тереска чувствовала, как внутри неё нарастает бунт. Если бы не вечная нехватка денег, все устроилось бы легко и просто, само собой. Почему именно на её долю выпадает столько трудностей и хлопот? И в школе и дома… Ведь в их семье всего двое детей, а не шестеро, и все равно никак не удаётся свести концы с концами. Почему отец — обыкновенный бухгалтер, а не директор крупного предприятия или, скажем, посол? Почему у бабушки после двух войн от всего имущества осталось лишь обручальное кольцо? Другие сумели сохранить картины, антиквариат, драгоценности, царские рубли, а бабушка? Почему именно её дом рушился под бомбами и становился жертвой огня? Может, над ними тяготеет проклятие? Ведь если бы не дядя, давший деньги на ремонт дома, неведомо, где бы они сейчас жили. Ну почему её угораздило родиться в такой безнадёжной семье?

Сквозь Терескино недовольство пыталось пробиться чувство справедливости, напоминавшее ей, что Шпульке живётся ещё хуже, но это её мало утешило. Другим было лучше, гораздо лучше.

Кризис наконец разразился, превратившись в категорическое решение не поддаваться. Проклятие или нет, но она сумеет одолеть все невзгоды и устроить свою жизнь по-другому — легче, интереснее, привлекательнее… Сумеет, хотя бы назло глупой судьбе! Она уже даёт уроки, и сейчас получит свои заработанные деньги, которые решат часть её проблем…

Тереске платили за уроки раз в месяц, после первого числа, и она даже завела для учёта особую бухгалтерскую книгу, куда вписывала продолжительность урока и, во избежание недоразумений, заставляла своих двоечников расписываться рядом. Самой ей до этого было бы не додуматься, но она послушалась отца, который неведомо почему чуть ли не приказал ей поступать именно так. В результате подсчёт её заработка не составлял труда, и родители маленьких оболтусов очень одобряли такой способ расчёта.

Ученица на Бельгийской набрала восемнадцать часов. Сразу после урока в комнатке появилась её мать.

— Сколько я тебе должна? — спросила она не очень уж любезно.

— Пятьсот сорок злотых, — с тайной радостью сказала Тереска.

— За что же так много?

Удивлённая Тереска открыла свою бухгалтерскую тетрадочку.

— За восемнадцать часов… Тридцать помножить на восемнадцать…

— Какие ещё восемнадцать часов! — разгневалась хозяйка дома. — Столько не может быть!

Тереска своим ушам не поверила. До сих пор никто ещё не обвинял её в подтасовке. Она вытаращила глаза на недоверчивую мамашу, заглянула в тетрадь и подсчитала ещё раз.

— Все правильно, — сказала она, приходя все в большее недоумение. — Пожалуйста, можете сами проверить. Четыре недели по четыре раза и два дополнительных урока…

— Ничего подобного! Уроков по два часа ты ей вообще не давала, уходила раньше, занятия были по полтора часа, никак не больше. А на прошлой неделе, помнится, ты вообще с ней не занималась…

— На прошлой неделе вас не было дома… — Начала Тереска и осеклась. До неё вдруг дошло, что происходит, все внутри неё перевернулось и кровь ударила в голову. Как раз с этой ученицей ей очень не повезло, Тереска неоднократно занималась с ленивицей сверх записанного, прослеживая, чтобы были сделаны до конца все уроки. Она билась с ней, можно сказать, из чистого самолюбия, чтобы достичь хоть какого-то результата. Никогда не уходила она раньше времени! Каким-то все ещё способным соображать уголком сознания она порадовалась своей бухгалтерской тетрадочке.

— Какое вам ещё доказательство нужно? — возмущённо спросила она, подсовывая под нос даме финансовый документ и чувствуя, что это дело непременно надо прояснить до конца. — К счастью, я все записывала очень точно, а Малгося подтверждала это своей подписью. Вот, пожалуйста!

Хозяйка дома пренебрежительно отмахнулась от тетради.

— Написать можно что угодно, — наглым тоном заявила она, — а Малгося подтвердит это своей подписью, если ей велят. Она и не смотрит, что подписывает. Ты себе насчитала слишком много. Я тебе заплачу за десять часов, и ни копейки больше!

Тереска почувствовала что-то вроде удушья и, потрясённая, обернулась к своей ученице.

— Малгося! ..

— Малгося, деточка, ты же не смотрела, под чем подписываешься.

Малгося, сидевшая за столом, глядела на Тереску смущённо, но и не без злорадства.

— Я… не помню… конечно же, не смотрела!

У Терески пропал голос. Обвинение в мошенничестве было столь чудовищным и неправдоподобным, что ей не верилось в происходящее. Малгося и её мать показались ей вдруг противными до невыносимости. Она боялась, что её хватит удар, оскорблённая честь не позволяла рассуждать здраво, и отвращение победило все остальные чувства.

Дама вынула деньги из кошелька.

— Триста злотых, — твёрдо объявила она. — За десять часов триста злотых. Больше не было никаких занятий.

Тереска гордо выпрямилась.

— Плевать я хотела на ваши триста злотых! — ледяным тоном проговорила она, не думая о последствии. — Я знаю, сколько было уроков, и знаю, что больше не будет ни одного. Поищите себе другой объект для оскорблений.

Руки у неё тряслись, когда она торопливо собирала свои вещи, решив плюнуть и на эти паршивые деньги, и на эту паршивую семейку. Как можно быстрее покинуть этот зачумлённый дом! Пускай они этими злотыми подавятся, какое свинство, какое страшное свинство…