Проза жизни - [49]

Сапожник заметил свою юную клиентку, когда она проходила мимо дверей. Обещанные туфли были уже готовы. Человек он был услужливый и добродушный — поняв, что девушка впала в глубокую задумчивость, он сорвался с табуретки и выскочил на улицу.

— Проше пани! — приветливо прокричал он. — Проше пани! Ваши туфельки уже готовы!

Тереска обернулась, увидела перед собой размахивающего руками сапожника и вспомнила все. В её несколько сдвинувшейся психике прочно засело ощущение полученного финансового удара, силы которого она ещё не успела осознать, помнила только, что её ограбили при расчёте, а за туфли надо платить сегодня, нет, надо совсем сдуреть, чтобы пойти этой дорогой! Какой-то миг она вглядывалась в добряка-сапожника расширенными от перепуга глазами, а потом развернулась и кинулась наутёк. Мастер остолбенел.

— Проше пани… — прошептал он ещё раз, изумлённо глядя вслед удалявшейся галопом Тереске. Ни один из его клиентов не реагировал столь странным образом на приятную весть. Сапожник с минуту постоял в оцепенении, затем очнулся и, качая головой, вернулся к себе.

Совершенно выведенная из равновесия Тереска, тяжело дыша, домчалась, наконец, до дома и, переступив порог, чуть не споткнулась о Янушека, раскинувшего по всей прихожей электрические провода.

— Чего летишь, как на пожар? — заинтересовался Янушек. — Осторожнее, гляди, куда наступаешь!

Тереска перевела дух, сердито взглянула на брата и выпутала ногу из клубка проволоки.

— За мной гнался сапожник, — пояснила она. Янушек недоверчиво скривился.

— Мания преследования, — изрёк он диагноз. — То машины за тобой гоняются, то сапожники. Тебе пора лечиться в закрытом заведении. Надо сказать отцу, чтобы он тебя отвёз в дурдом, а я займу твою комнату.

— Придержи язык, а то узнаешь! — взъярилась Тереска, останавливаясь на лестнице. — И так вокруг одни огорчения и сплошное свинство, сегодня еле в живых осталась, и ты туда же! В собственном доме подстерегает враг!

В Терескином голосе звучало такое искреннее отчаяние, что Янушеку, имевшему в сущности доброе сердце, стало не по себе. Он встревожился и ощутил прилив братских чувств.

— В кухне для тебя обед оставлен, — великодушно известил он. — И кисель с кремом. Я ещё не весь успел съесть. Бери.

Столь явное проявление братской доброжелательности после всех мук этого несчастного дня оказалось благотворным для Терескиного самочувствия, и она вновь обрела способность размышлять.

Обедать ей пока не хотелось. Действительность была такова, что всякий аппетит отбивала. Жизнь казалась омерзительной, кошмарной, будущее беспросветно чёрным, мир не заслуживал того, чтобы жить в нем.

«Нет, в таком состоянии жить нельзя, — подумала Тереска. — Надо все это как-то распутать, иначе мне придётся утопиться. Или повеситься». Она уселась за письменный стол, вынула лист бумаги и приступила к составлению списка своих несчастий, поняв, что иначе с ними никак не разделаешься.

Первым пунктом, разумеется, пошёл Богусь.

1. Богусь пропал.

Пункт первый вверг её в меланхолическую задумчивость, но, тряхнув головой и решив себя пожалеть потом, Тереска продолжила опись.

2. Денег у меня нет.

3. Подложили свинью с уроками.

4. Выставила себя дурой перед сапожником.

5. Магнитофона нет.

6. С именинами много хлопот.

7. Я не понимаю бандитов.

8. Чулки поехали.

9. Не хватает проблем.

10. Я бестолкова и неинтеллектуальна.

Список несчастий Тереска составляла всякий раз, когда их накапливалось слишком много, и всякий раз неизменно прибавляла последний пункт, хотя не переставала надеяться, что когда-нибудь сможет его аннулировать. На данный момент он оставался более чем актуальным.

Она прочитала список два раза и сама себе подивилась. «И вправду, — подумала она, не без сарказма, — пункт девятый плюс все предыдущие неопровержимо свидетельствуют о десятом».

Теперь предстояло проанализировать все пункты списка по порядку. Богуся она оставила на десерт и занялась деньгами. До неё наконец дошло, что понесённый ею ущерб ограничился суммой в двести сорок злотых, а это, собственно говоря, не так уж много. К тому же предполагались новые поступления: завтра за Мариолку, послезавтра за Тадзика. Так что особой беды не случилось. Напрасно она убежала от сапожника, денег у неё вполне хватало, чтобы выкупить туфли, ведь до завтра ей больше ста злотых не понадобится.

Пункт третий сперва не поддавался беспристрастному осмыслению. Однако хорошенько поразмыслив, Тереска все же пришла к выводу, что ничего особенного с ней не произошло. Всем известно, что в этом мире мошенничество и подлость в большом ходу. Правда, сама она выказала себя глупой гусыней, но могло быть и хуже. К тому же случившееся бросало тень на эту паршивую семейку, а вовсе не на неё, так что пора бы и успокоиться.

Заодно ей припомнился разбитый цветочный горшок, и подслушанный разговор, припомнился вдруг и тот тип, что шёл по противоположной стороне улицы, — ей тогда уже почудилось в нем что-то знакомое. Ну конечно же, это был тот потрясший их своим благородством садовник, смахивающий на гориллу!

У Терески даже на душе потеплело при воспоминании о нем, и анализ дальнейших пунктов проводился уже не в столь мрачном состоянии духа. С сапожником она уладит дело завтра, что-нибудь придумает для объяснения. Магнитофон… Ну, тут уж ничего не попишешь, на магнитофон придётся подкопить деньжонок, всякую дешёвку она покупать не станет. Именины. Она уже решила, что отдельного приёма устраивать не будет, пусть все делается по воле рока. Что до бандитов, надо будет при первой же оказии что-нибудь выпытать у этого Скшетуского. А чулки отдать в ателье, где поднимут петли.