Проза о неблизких путешествиях, совершенных автором за годы долгой гастрольной жизни - [71]
А туалетов, знаменитых своей историей, должно быть немало. Я лично знаю один, его снесли всего лет тридцать тому назад. Он был в Москве, на Трубной площади, сразу за ним шел вверх Рождественский бульвар. (Теперь там, кажется, автостоянка.) Его соорудили наскоро в тридцать первом (возможно, годом раньше это было).
Весной тогдашней в Москву нахлынули сотни крестьянских ходоков со всей России. Они пришли и приехали просить защиты и помощи у бессильного и никчемного всесоюзного старосты Калинина. В самом разгаре был убийственный кошмар коллективизации, ломали хребет российскому крестьянству, но ходоки еще надеялись на чудо. Дом крестьянина (бывший ресторан) не мог вместить и малой толики такого нашествия, и возникло огромное стихийное становище этих несчастных возле Трубной площади. Скудные отходы их нищего прозябания начали заполнять улицы и бульвары вокруг площади. Тогда-то и возникло это убогое, но вместительное помещение на Трубной. В истории сталинского террора оно вряд ли будет упомянуто.
Да, вот еще, чтоб не забыть: на Мавзолее в дни парадов и народных шествий тоже было отхожее место. Роль его выполняло ведро, таившееся за углом на том же уровне, где стояли вожди – ничто человеческое не было им чуждо.
Поскольку в моей жизни тоже были события, в личном плане исторические, то не могу в который уж раз не похвалиться некогда возведенным мной отменным сортиром.
В селе Бородино в сибирской ссылке посетило меня это вдохновение, уж очень ветхой и холодной была халупка – скворечник, оставшийся от прежних хозяев. Роскошное я строил заведение. Все доски стенок я сколачивал внахлест, чтоб ни единое дуновение лютого ветра не проникало к посетителю (и тещу по весне мы ждали в гости). А внутри сооружен был деревянный унитаз (скорее – трон) из четырех квадратных брусков и с настоящим стульчаком (уже не помню, где его украл, у нас в деревне такое не продавалось). Но главная моя гордость состояла в выгребной яме.
Только еще начав копать твердую почву, сообразил я, что не знаю должных размеров этой ямы, а напрасно упираться не хотелось. И тогда я сел и аккуратно на бумаге произвел расчеты. Я учел количество людей, регулярно посещающих нашу ссыльную избу, прибавил родственников и друзей, приезжающих летом, умножил это число на приблизительный объем каждого выделения и все опять умножил на огромное количество дней, оставшихся до вожделенной свободы. Еще учел частичное поглощение жидкости окружающей почвой (инженер я все-таки), и получилось, что копать мне следует совсем немного.
Правота моей кипящей мысли два года спустя блестяще подтвердилась: за день до освобождения из рабства яма была почти полна, все остальное было делом новых владельцев.
Недавно я прочел, что Саша Подрабинек, весьма уважаемый мной человек, произвел такое же строительство в якутской деревне, куда был сослан советской властью, на полюсе холода, пробивая вечную мерзлоту. Да еще и провел к этой будочке электричество, чем поверг в восхищение и ужас все местное население. Знай наших, подумал я, но собственная гордость у меня ничуть не поубавилась.
И пора, пора, однако, обратиться мне опять к научно-популярной части моего несвязного повествования.
Поэт Джон Харрингтон, обратившись в слесаря, изготовил два унитаза со смывом – один установил в своем имении, а второй привез в Лондон и подарил королеве Елизавете. Кроме смывного бачка (воду следовало подливать, водопровода не было), еще там был некий затвор, чтоб запах не вернулся в помещение, – он был поистине изобретателем, этот поэт и переводчик. Но – увы! – Елизавете не понравился подарок. А ведь была чистюлей – ванну принимала раз в месяц, чем разительно отличалась от прочих англичан, включая своих придворных.
Думается мне, что главная причина ее недовольства заключалась в чьей-то шутке, быстро облетевшей королевский двор: что, мол, именно подарок этот является ее подлинным троном. Словом, бесследно кануло куда-то гениальное изобретение. Но сохранилось главное – сама идея.
И чуть не двести лет спустя английский часовщик и математик Александр Каммингс догадался изогнуть отводную трубу унитаза в форме буквы V (округленней, конечно). На дне изгиба этого всегда оставалась вода, и запах уже никак не проникал наружу. А дальше мыслящее человечество лишь доводило до совершенства этот важный элемент цивилизации. До японской, например, модели современной, где унитаз и обмывает вас, и сушит, и обрызгивает вас одеколоном, пока вы слушаете (есть регулировка громкости) классическую музыку в прекрасном исполнении.
И есть еще одна подробность в этом устройстве, но о ней я должен рассказать отдельно.
Несколько десятков лет назад (жизнь получилась долгой) послала меня «Литературная газета» проехаться по азиатским республикам и в каждой из них взять небольшое интервью у одного из местных академиков. Какой-то там нехитрый был вопросник, а ответы я за академиков еще в Москве насочинял.
И в городе Алма-Ата зашел я утром в местную газету, чтобы посоветовали мне, к какому из мужей ученых лучше обратиться. Собеседник мой был очень неприветлив (я понимал его, и сам я по утрам угрюмец, каких мало), но как-то посветлел, когда я спросил его, где тут в редакции уборная.
Новая книга бесподобных гариков и самоироничной прозы знаменитого остроумца и мудреца Игоря Губермана!«Сегодня утром я, как всегда, потерял очки, а пока искал их – начисто забыл, зачем они мне срочно понадобились. И я тогда решил о старости подробно написать, поскольку это хоть и мерзкое, но дьявольски интересное состояние...»С иронией и юмором, с неизменной «фирменной» интонацией Губерман дает советы, как жить, когда приходит она – старость. Причем советы эти хороши не только для «ровесников» автора, которым вроде бы посвящена книга, но и для молодежи.
Известный автор «гариков» Игорь Губерман и художник Александр Окунь уже давно работают в творческом тандеме. Теперь из-под их пера вышла совершенно необыкновенная книга – описать Израиль так, как описывают его эти авторы, прежде не удавалось, пожалуй, никому. Чем-то их труд неуловимо напоминает «Всемирную историю в изложении "Сатирикона"», только всемирность здесь сведена к конкретной точке в плане географии и конкретному народу в плане антропологии. История, аврамическне религии, экономика, легенды, байки, анекдоты, война, искусство – все перемешано здесь во взрывной микс.
«Гарики» – четверостишия о жизни и о людях, придуманные однажды поэтом, писателем и просто интересным человеком Игорем Губерманом. Они долго ходили по стране, передаваемые из уст в уста, почти как народное творчество, пока не превратились в книги… В эту вошли – циклы «Камерные гарики», «Московский дневник» и «Сибирский дневник».Также здесь вы найдете «Прогулки вокруг барака» – разрозненные записки о жизни в советском заключении.
В эту книгу Игоря Губермана вошли его шестой и седьмой «Иерусалимские дневники» и еще немного стихов из будущей новой книги – девятого дневника.Писатель рассказывает о главных событиях недавних лет – своих концертах («у меня не шоу-бизнес, а Бернард Шоу-бизнес»), ушедших друзьях, о том, как чуть не стал богатым человеком, о любимой «тещиньке» Лидии Либединской и внезапно напавшей болезни… И ничто не может отучить писателя от шуток.
Обновленное переиздание блестящих, искрометных «Иерусалимских дневников» Игоря Губермана дополнено новыми гариками, написанными специально для этой книги. Иудейская жилка видна Губерману даже в древних римлянах, а уж про русских и говорить не приходится: катаясь на российской карусели,/ наевшись русской мудрости плодов,/ евреи столь изрядно обрусели,/ что всюду видят происки жидов.
В романе, открывающем эту книгу, автор знаменитых «физиологическим оптимизмом» четверостиший предстает наделенным острым социальным зрением. «Штрихи к портрету» главного героя романа оказываются и выразительными штрихами к портрету целой исторической эпохи.
Село Белогорье. Храм в честь иконы Божьей Матери «Живоносный источник». Воскресная литургия. Молитвенный дух объединяет всех людей. Среди молящихся есть молодой парень в инвалидной коляске, это Максим. Максим большой молодец, ему все дается с трудом: преодолевать дорогу, писать письма, разговаривать, что-то держать руками, даже принимать пищу. Но он не унывает, старается справляться со всеми трудностями. У Максима нет памяти, поэтому он часто пользуется словами других людей, но это не беда. Самое главное – он хочет стать нужным другим, поделиться своими мыслями, мечтами и фантазиями.
Скорее рассказ, чем книга. Разрушенные представления, юношеский максимализм и размышления, размышления, размышления… Нет, здесь нет большой трагедии, здесь просто мир, с виду спокойный, но так бурно переживаемый.
Валенсия мечтала о яркой, неповторимой жизни, но как-то так вышло, что она уже который год работает коллектором на телефоне. А еще ее будни сопровождает целая плеяда страхов. Она боится летать на самолете и в любой нестандартной ситуации воображает самое страшное. Перемены начинаются, когда у Валенсии появляется новый коллега, а загадочный клиент из Нью-Йорка затевает с ней странный разговор. Чем история Валенсии связана с судьбой миссис Валентайн, эксцентричной пожилой дамы, чей муж таинственным образом исчез много лет назад в Боливии и которая готова рассказать о себе каждому, готовому ее выслушать, даже если это пустой стул? Ох, жизнь полна неожиданностей! Возможно, их объединил Нью-Йорк, куда миссис Валентайн однажды полетела на свой день рождения?«Несмотря на доминирующие в романе темы одиночества и пограничного синдрома, Сьюзи Кроуз удается наполнить его очарованием, теплом и мягким юмором». – Booklist «Уютный и приятный роман, настоящее удовольствие». – Popsugar.
Маша живёт в необычном месте: внутри старой водонапорной башни возле железнодорожной станции Хотьково (Московская область). А еще она пишет истории, которые собраны здесь. Эта книга – взгляд на Россию из окошка водонапорной башни, откуда видны персонажи, знакомые разве что опытным экзорцистам. Жизнь в этой башне – не сказка, а ежедневный подвиг, потому что там нет электричества и работать приходится при свете керосиновой лампы, винтовая лестница проржавела, повсюду сквозняки… И вместе с Машей в этой башне живет мужчина по имени Магаюр.
Эта странная, на грани безумия, история, рассказанная современной нидерландской писательницей Мариет Мейстер (р. 1958), есть, в сущности, не что иное, как трогательная и щемящая повесть о первой любви.
Роман, написанный поэтом. Это многоплановое повествование, сочетающее фантастический сюжет, философский поиск, лирическую стихию и языковую игру. Для всех, кто любит слово, стиль, мысль. Содержит нецензурную брань.