Проза о неблизких путешествиях, совершенных автором за годы долгой гастрольной жизни - [32]
Такая вот история случилась пять веков тому назад в той самой Вятке, где сегодня я был должен выступать со своими стишками. Где мы только не оказывались и во что только не встревали, – развеселившись, подумал я.
На концерте было хорошо: и народу было много, и смешливого, по счастью. И получил я среди множества записок три очень хорошие.
Первая такая: «Игорь Миронович! У меня папа – еврей, а мама – русская. Утром хочется в Израиль, а вечером – водки. Что делать?»
Вторая – доверительная: «Дорогой Игорь Миронович, я готовлюсь стать матерью. Посоветуйте, как научить ребенка вовремя и к месту пользоваться ненормативной лексикой».
А третью написал интеллигент, разгневанный моими вольными стишками: «Таких евреев, как Вы, не было, нет и не надо!»
В антракте выступления, когда я надписывал вятичам книги, подошел (постояв в очереди) какой-то незнакомый человек и молча положил мне на стол небольшой томик. Я поблагодарил его, не посмотрев на подношение (часто дарят свои книги графоманы), а принеся его к себе в гримерную, сунул в пакет, оставив до гостиницы.
Как же намокли мои глаза, когда я рассмотрел эту книгу! И как же я ругал себя за то, что, хамский сукин сын, сразу же не среагировал на совершенно уникальный дар.
Это была книжка ручной работы, изданная в единственном экземпляре под названием «Сентиментальное путешествие Мироныча в Вятку». На изумительного качества плотной желтоватой бумаге, красной тушью каллиграфическим почерком там была переписана та главка из моей последней книжки, где я излагал свои впечатления о городе.
А еще было много моих стишков и легкие рисунки пастелью – виды Кирова/Вятки. Если к этому прибавить с большим вкусом сделанную обложку – тонкая дерюжка на картоне, то в руках у меня было настоящее произведение искусства. Позади, по счастью, значились координаты автора. Евгений Мусохранов оказался преподавателем экономики в Вятском госуниверситете, но настолько увлекся книгами ручной выделки, что уже подумывает бросить службу. На это удивительное ремесло он запал душой и сердцем года три всего назад, но уже сделал около сотни книг и поучаствовал во многих международных выставках. Искусствоведы только цокают языком, рассматривая его причудливые работы. Интересный у него принцип отбора авторов: под мастерское его перо (а между прочим, перья школьные – случайно сохранились в доме) попадает только то, что тронуло его душевно.
И я тайно возгордился, имена авторов услышав: Лермонтов, Бернард Шоу, Хармс и Зощенко.
Он также пишет своим немыслимо изысканным почерком трехтомную историю своей семьи: чтобы потомок через сотню лет с ней ознакомился и нить времен почувствовал.
Я все время этой книжкой хвастаюсь, настырно тыча ее гостям на каждой пьянке.
И другими любопытными книгами я был одарен в этом городе.
Сунули сперва мне томик, из которого узнал я, что под полюбившейся мне Вяткой пролегает с незапамятного времени разветвленная сеть подземных ходов. Полностью назначение этих обложенных кирпичом переходов неизвестно даже краеведам. Ну, тоннель от женского монастыря к мужскому даже мне понятен, только я бы лично где-нибудь на полпути вывел наружу лесенку и там соорудил часовенку – приют для подкидышей.
Понятен и подземный переход под рекой, чтоб можно было в тыл ударить осадившему город врагу. Но остальные (часть из них уже осыпалась от времени) – сплошная тайна тайная. А если к этому еще прибавить сотни мифов и легенд о закопанных под Вяткой кладах – словом, это счастье, что свои азартные подростковые годы я провел не в Кирове: давно лежал бы, засыпанный нечаянным обвалом в каком-нибудь из этих подземелий.
А потом досталась мне книжка о военнопленных гитлеровской армии – их тут было тысяч тридцать, в том числе был среди них и знаменитый немецкий летчик Эрик Хартманн, который сбил за войну триста пятьдесят два самолета противника, а потом оказался в советском плену аж на десять лет. И куда как сноснее жилось немцам в сравнении с сынами Страны Советов, что тут же рядом в лагерях сидели!
О солдатах и офицерах вермахта когда-то лично позаботился отец народов: усатый палач дорожил международным мнением. Да-да, еще первого июля сорок первого года (когда по всем фронтам отступала Красная армия) вышло «Положение о военнопленных», где было особое приложение. Там воспрещалось оскорблять военнопленных и жестоко обращаться с ними, предписывалось обслуживать их по нормам Красной армии. Отдельно оговаривалось, что «военнопленные обеспечиваются жилыми помещениями, бельем, одеждой, обувью, продовольствием и другими предметами первой необходимости, а также денежным довольствием по нормам, установленным Управлением НКВД СССР…».
Это «Положение» активно и назойливо сообщалось во все органы мировой печати, убийца миллионов ревностно заботился о гуманности своего облика. Речь шла не столько о еде, сколько о самой атмосфере заключения. Не было у немецких пленных одежды унизительно однотипной – они сохраняли свое обмундирование, и даже разрешались знаки различия и отличия. А на работу офицеры выходили только по собственному желанию.
И вдруг в книжке наткнулся я на сюжет, который меня поверг в часовой столбняк, и сигарет за этот час я выкурил почти что пачку.
Новая книга бесподобных гариков и самоироничной прозы знаменитого остроумца и мудреца Игоря Губермана!«Сегодня утром я, как всегда, потерял очки, а пока искал их – начисто забыл, зачем они мне срочно понадобились. И я тогда решил о старости подробно написать, поскольку это хоть и мерзкое, но дьявольски интересное состояние...»С иронией и юмором, с неизменной «фирменной» интонацией Губерман дает советы, как жить, когда приходит она – старость. Причем советы эти хороши не только для «ровесников» автора, которым вроде бы посвящена книга, но и для молодежи.
Известный автор «гариков» Игорь Губерман и художник Александр Окунь уже давно работают в творческом тандеме. Теперь из-под их пера вышла совершенно необыкновенная книга – описать Израиль так, как описывают его эти авторы, прежде не удавалось, пожалуй, никому. Чем-то их труд неуловимо напоминает «Всемирную историю в изложении "Сатирикона"», только всемирность здесь сведена к конкретной точке в плане географии и конкретному народу в плане антропологии. История, аврамическне религии, экономика, легенды, байки, анекдоты, война, искусство – все перемешано здесь во взрывной микс.
В эту книгу Игоря Губермана вошли его шестой и седьмой «Иерусалимские дневники» и еще немного стихов из будущей новой книги – девятого дневника.Писатель рассказывает о главных событиях недавних лет – своих концертах («у меня не шоу-бизнес, а Бернард Шоу-бизнес»), ушедших друзьях, о том, как чуть не стал богатым человеком, о любимой «тещиньке» Лидии Либединской и внезапно напавшей болезни… И ничто не может отучить писателя от шуток.
«Гарики» – четверостишия о жизни и о людях, придуманные однажды поэтом, писателем и просто интересным человеком Игорем Губерманом. Они долго ходили по стране, передаваемые из уст в уста, почти как народное творчество, пока не превратились в книги… В эту вошли – циклы «Камерные гарики», «Московский дневник» и «Сибирский дневник».Также здесь вы найдете «Прогулки вокруг барака» – разрозненные записки о жизни в советском заключении.
Обновленное переиздание блестящих, искрометных «Иерусалимских дневников» Игоря Губермана дополнено новыми гариками, написанными специально для этой книги. Иудейская жилка видна Губерману даже в древних римлянах, а уж про русских и говорить не приходится: катаясь на российской карусели,/ наевшись русской мудрости плодов,/ евреи столь изрядно обрусели,/ что всюду видят происки жидов.
В романе, открывающем эту книгу, автор знаменитых «физиологическим оптимизмом» четверостиший предстает наделенным острым социальным зрением. «Штрихи к портрету» главного героя романа оказываются и выразительными штрихами к портрету целой исторической эпохи.
В книгу вошли повести и рассказы о Великой Отечественной войне, о том, как сложились судьбы героев в мирное время. Автор рассказывает о битве под Москвой, обороне Таллина, о боях на Карельском перешейке.
Девятнадцатилетний Фёдор Кумарин живёт в небольшом сибирском городке. Он учится в провинциальном университете, страдает бессонницей, медленно теряет интерес к жизни. Фёдор думает, что вокруг него и в нём самом существует лишь пустота. Он кажется себе ребёнком, который никак не может повзрослеть, живёт в выдуманном мире и боится из него выходить. Но вдруг в жизни Фёдора появляется девушка Алиса, способная спасти его от пустоты и безумия.
В повести «Ана Ананас» показан Гамбург, каким я его запомнил лучше всего. Я увидел Репербан задолго до того, как там появились кофейни и бургер-кинги. Девочка, которую зовут Ана Ананас, существует на самом деле. Сейчас ей должно быть около тридцати, она работает в службе для бездомных. Она часто жалуется, что мифы старого Гамбурга портятся, как открытая банка селёдки. Хотя нынешний Репербан мало чем отличается от старого. Дети по-прежнему продают «хашиш», а Бармалеи курят табак со смородиной.
Учительница английского языка приехала в США и случайно вышла замуж за три недели. Неунывающая Зоя весело рассказывает о тех трудностях и приключениях, что ей пришлось пережить в Америке. Заодно с рассказами подучите некоторые слова и выражения, которые автор узнала уже в Калифорнии. Книга читается на одном дыхании. «Как с подружкой поговорила» – написала работница Минского центра по иммиграции о книге.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…