Проза (1966–1979) - [26]

Сказано — сделано. Алиска водворена в спальню — «прикована» к батарее отопления. Никаких возможностей шумно развлекаться. Рядом только блюдечко с водой.

Но дух узницы не был сломлен. Первым делом она изо всей силы ударила лапой по блюдечку и, конечно, разбила его. Затем, натянув до предела цепочку, встала на задние лапы, а передними подцепила мою вязаную кофту, висящую, как мне казалось, в безопасности на спинке кровати. Она рванула кофту зубами и когтями раз, другой, и… вот уже от любимой кофты остались лишь клочья.

Но и это было только цветочками. Алиска нашла еще одну хорошую возможность насолить нам. Своими длинными острыми когтями она стала яростно соскребывать обои с того места стены, которое было ей доступно.

И вот со стены содрано все, что можно, даже больше, чем можно.

Алиска притихла на минуту, обдумывая, по-видимому, дальнейший план действий. И вдруг с отчаянной яростью набросилась на свою цепочку, решив… перегрызть ее. Затея, на наш взгляд, безнадежная. Но поражала неукротимость этого существа. И больно было слышать скрежет зубов о железо.

Я ушла в кабинет. Легла, заткнула уши ватой, скрежет стал тише, но не прекращался. И я не могла спать. А шел уже четвертый час ночи…

Вдруг все стихло. «Ну, думаю, слава богу, смирилась». И я наконец уснула…

Утром, вопреки ожиданиям, проснулась в блаженной тишине. Кинулась в спальню. Толкаю дверь, она не открывается — закрыта изнутри на ключ. Почему? Стучу.

— Сейчас открою, — отвечает Алексей каким-то странным голосом. — Только входи осторожней. Не выпусти Алиску.

— Как это, интересно, я могу ее выпустить? Вместе с радиатором, что ли?

— В том-то и дело, что Алиска… сорвалась.

— Как «сорвалась»? — спрашиваю я, проскальзывая в спальню и быстро захлопывая дверь.

— Очень просто: перегрызла цепочку.

— Вот это зубки!

— А дальше начался настоящий цирк. Алиска стала носиться по комнате, буквально как «сорвавшаяся с цепи». Прыгала с кровати на кровать, бегала прямо по мне.

— Ну, а дальше?

— Я смотрел на циркачку, смотрел, а потом глаза у меня начали слипаться. Ну и уснул. Только, на всякий случай, прикрыл нос рукой.

— Где же она теперь?

— Под кроватью. Спит. Устала…

Через два дня после воцарения у нас Алиски я увидела, что с лисичкой неладно. Презрев подстилку (жарко!), бедняга лежала на боку на холодном кафеле и тихо постанывала. Дыхание у нее было лихорадочным, нос сухим и горячим.

Я повезла ее в ветеринарную лечебницу. Алиска сразу же стала центром внимания посетителей. Даже великолепный мраморный дог потерял своих поклонников.

Но лисичка была равнодушна к успеху. Ей становилось все хуже. Нам уступили очередь, и как только заплаканная, но уже улыбающаяся старушка вынесла спасенного кота-алкоголика, подавившегося резиновой пробкой от валерьянки, я с «ребенком» на руках вошла в кабинет звериного доктора.

Дрожащему «ребенку» прежде всего бесцеремонно подняли хвостик и поставили термометр. Он показал 44,5! Это очень много даже для животных, у которых температура тела выше, чем у людей.

Потом врач тщательно выслушал больную и объявил диагноз: двустороннее крупозное воспаление легких.

Должно быть, Алиска простудилась на Птичьем рынке. Ведь она долго сидела там без движения на снегу, жадно вдыхая морозный воздух широко раскрытой от волнения пастью.

— Положение серьезное, — сказал звериный доктор. — Нужно бы колоть пенициллином. Но у дикого зверя от укола может случиться шок. Поэтому попробуем вылечить больную таблетками. Как ее зовут?

— Алиска.

— Так, Алиса. А фамилия?

— Фамилия? — с недоумением повторила я.

— Ну, как ваша фамилия? — нетерпеливо спросил ветеринар.

Я назвалась, врач выписал рецепт. По дороге домой я заехала в аптеку, и, развернув рецепт, увидела, что в графе «фамилия, имя, отчество больного» было написано черным по белому «Лиса Алиса Друнина»!..

На повестку дня встал вопрос, как заставить Алису Друнину принимать отвратительнейшее на вкус снадобье. Веселенькая задача — три раза в день перехитрить лису!

Я втиснула таблетку в кусок сырой печенки, предварительно сделав в ней надрез. В первый раз хитрость моя удалась — больная проглотила и еду, и лекарство, Правда, вид у нее после этого был огорошенный и недовольный: «Что, мол, за гадость ты мне подсунула?»

Во второй раз Алиска печенку съела, а таблетку вышелушила.

В третий раз она просто отказалась от еды. Наотрез.

И снова лисичка неподвижно лежала на боку, пропустив между задними ножками-иксами потерявший пушистость хвост, и тихонько, как некапризный ребенок, постанывала.

Я обмакивала палец в теплое молоко и насильно всовывала его Алиске. И когда лисичка давно уже выздоровела, я порой протягивала ей указательный палец, она осторожно брала его в пасть, держала минуту в зубах и тихо отпускала.

…Было ясно, что заставить Алиску глотать таблетки невозможно, а без лекарства она погибнет. И снова я помчалась в ветлечебницу.

— Ну что же, — сказал врач, — рискнем, сделаем укол.

Сестра оттянула Алиске заднюю лапу, доктор поднял шприц с толстой иглой… Я затаила дыхание, опасаясь шока: все-таки Алиска — дикий зверь. Но, к счастью, все обошлось благополучно.

Лисичке стало лучше. Однако возить ее три раза в день на уколы было, конечно, невозможно. Тогда мы принял героическое решение. Он, никогда в жизни прикасавшийся к шприцу, согласился сам делать Алиске уколы.