Провинциальная «контрреволюция» - [111]

. Условия содержания белых узников поражали даже архангельских советских руководителей. Например, в Архангельском лагере в морозном декабре 1920 г. белые офицеры были одеты в разорванное в клочья нижнее белье и лапти на босу ногу. Половина не имели даже шинелей. Озлобленные и истощенные люди, в грязи и вшах, толпились вокруг железных печек и были готовы растерзать друг друга за крошку хлеба[948]. Попытки заключенных улучшить свое положение встречали жестокий отпор. Так, в апреле 1921 г. были расстреляны 70 заключенных Петроминского лагеря за требование увеличить выдачу продовольствия[949].

Террор был неоправданно жесток, тем более что многие бывшие сотрудники белых не хотели ничего больше, чем прекращения теперь уже, казалось, бессмысленной борьбы с большевиками, и демонстрировали горячее стремление приспособиться к новой власти. Со своей стороны, советские учреждения и армия, несмотря на разгул репрессий со стороны трибуналов и ЧК, в первое время особенно остро нуждались в содействии белых специалистов. Начальники большевистских контор и ведомств, не имея под рукой политически надежных кадров, порой охотно принимали к себе белых чиновников и офицеров. На советской службе оказывались даже целые белые учреждения. Так, белая милиция в уездах почти целиком добровольно перешла на службу к красным и стала нести охрану порядка[950]. Белые чиновники, некоторые из которых успели отсидеть несколько недель или месяцев в тюрьме, затем поступали на службу в местные советы народного хозяйства, комиссариат внешней торговли, советские продовольственные органы[951]. Например, глава белой онежской уездной следственной комиссии Николай Стратилатов в сентябре 1920 г. уже работал заведующим информационным отделом Архгубпродкоммуны. Руководитель блока Национального возрождения в Архангельской городской думе Мечислав Рупинский весной 1921 г. служил секретарем в Архангельском губернском отделе юстиции[952]. И даже оставшийся в Архангельске член Северного правительства Н.В. Мефодиев, проведя несколько месяцев в заключении, вернулся к своей врачебной практике в городе[953]. К осени 1920 г. некоторые бывшие служащие белой милиции, военные чиновники и земские деятели уже состояли членами РКП(б)[954].

Белые офицеры, освободившись из-под ареста, поступали на работу в штаб Беломорского военного округа и гражданские учреждения губернии. Так, бывший командир роты национального ополчения Николай Чудинов, отсидев 6 месяцев по распоряжению опять оказавшегося на Севере уполномоченного ВЧК М. Кедрова, устроился на административную должность и к началу 1921 г. числился кандидатом в члены РКП(б)[955]. Сергей Старков, делопроизводитель школы прапорщиков при Миллере, стал командиром роты в Красной армии[956]. Полярный исследователь Б.А. Вилькицкий, оказавшийся в начале 1920-х гг. в Архангельске проездом по делам советской северной морской экспедиции, вспоминал о своей случайной встрече в единственном городском ресторане с несколькими бывшими белыми офицерами. За бутылкой вина те воодушевленно рассказывали ему, что после первых трудностей «все пристроились и живут прилично»[957]. Не видя за собой особой вины, даже некоторые эвакуированные в Норвегию белые офицеры и чиновники начали возвращаться домой к своим семьям, с трудом добиваясь пропусков в Архангельск[958].

Загладить прежние «ошибки» стремились и архангельские крестьяне, массово «раскаивавшиеся» в содействии белым. Солдаты, служившие по мобилизации в белой армии, после месячного отпуска возвращались в ряды красных войск. Местные жители порой сами арестовывали «буржуев» и «контрреволюционеров» как «врагов революции» и «виновников» Гражданской войны, быстро усваивая большевистский дискурс для обеспечения собственной безопасности[959].

Однако надежды населения на возвращение к нормальной жизни снова не оправдались. Вместо ожидаемого восстановления экономики весной 1920 г. жители губернии увидели небывалый рост цен и еще бóльшую продовольственную нужду. Большевистские власти не были склонны считаться с экономическими особенностями Русского Севера, быстро распространив на новые территории практику продовольственной разверстки. В результате голод на Севере оказался настолько острым, что в Мурманском крае летом 1920 г. из-за недостатка питания продолжала свирепствовать цинга – явление, прежде наблюдавшееся только в зимние и весенние месяцы[960]. Во второй половине 1920 г., реагируя на массовое изъятие продовольствия, крестьяне начали нападать на исполкомы и продовольственные отряды. На Печоре кампания по заготовке мяса оленей у самоедов сопровождалась поголовной мобилизацией коммунистов уезда для конвоирования закупочной экспедиции, чтобы на нее не напали скрывавшиеся в тундре белые партизаны и красные дезертиры. По Северу прокатилась серия крестьянских восстаний, нередко подавлявшихся при содействии войск. Например, при помощи оружия было подавлено выступление в Михайловской волости Пинежского уезда, где в голодном марте 1921 г. женщины восстали против реквизиции последних хлебных запасов. В последующие месяцы исполнение крестьянами государственных повинностей требовало участия армии, милиции и выездных сессий революционного трибунала