Провинциальная история - [93]

Мне не следует слишком стараться, внушал себе Караджов и все же старался, сам того не желая. Закуска — холодные мозги с грибами — неплохо шла под водку, и караулящий вблизи официант мигом наполнил опустевшие рюмки.

— Вы давно играете? — спросил Караджов.

— С детства.

— И все на флейте?

Она тонко усмехнулась.

— Сначала на пианино, потом на флейте.

— В вашем роду кто-нибудь играет?

— Мой дядя.

— Яблоко от яблони… — елейно произнес Караджов. — Это очень трудно?

— Постепенно привыкаешь.

Он смотрел на ее губы — красиво очерченные, выпуклые и в то же время нежные.

— Скажите, почему флейта такой древний инструмент?

Она пожала плечами, и в вырезе платья проглянула молочно-белая, очень гладкая кожа.

— Дудка, поэтому…

Караджов остался доволен объяснением. Если бы она знала, как он и его дружки лихо играли на ивовых дудках, когда были пастухами…

— Флейты были у греков, у римлян, а у нас их не было, — важно заметил он.

— Были — кавал.

— Не слишком ли он… примитивный?

— Нисколько. Очень выразительный инструмент, звучит более грустно, чем флейта.

Это и я мог сказать, с сожалением подумал Караджов. Принесли второе.

— Я вырос в деревне, — наконец преодолел он свою робость. — Почитаю классику, но особое наслаждение мне доставляет народная музыка. Эти слова о кавале должен был сказать я, но услышал их от вас. Очко в вашу пользу.

— Вы мне льстите.

— Должен сделать еще одно признание: я бы не хотел вам льстить, но невольно получается.

— Это звучит уже вполне откровенно.

— А что не откровенно?

— Не надо быть любопытным, предоставьте это женщинам.

То ли это кокетство, то ли она всегда такая? — размышлял Караджов.

— Если припоминаете, — сказал он, — я с первых же слов представился вам со всей откровенностью: бывший юрист, перезабыл и право, и латынь. Помните, наверно?

— А почему вы так дорожите этим своим представлением?

Караджов напрягся.

— Ну хорошо, предположим, что перед вами самый обыкновенный, стандартный соблазнитель.

— Почему стандартный?

— Ладно, пусть будет нестандартный. Соблазнитель, достигший критического возраста. Это вполне логично — вы так молоды и очаровательны, и я спрашиваю себя: какие у меня шансы? Никаких. Эрго…

— Эрго, вы ни на что не рассчитываете. Но стоит ли в это верить?

До чего же глупо я разговариваю, злился Караджов. Неужто я до такой степени отупел? Странно, чем больше они играли словами, тем сильнее было его желание отказаться от этого и заговорить просто, без двусмысленностей и недомолвок.

— Леда, — начал он, — я и в самом деле человек простой. Если бы вы заглянули в мое жилище, вы бы в этом убедились… Впрочем, это не так уж интересно.

— Наоборот, очень интересно. Вы могли бы подробно описать мне свою квартиру?

— Не подумайте, что я вас сразу приглашаю к себе. Я хотел сказать, дело не только в том, что моя квартира совсем пустая…

— А в чем же еще?

— Вот видите, я уже почти отказался от первоначального тона, давайте-ка и вы — последуйте моему примеру. Будем говорить на равных.

— Я не чувствую себя настолько уверенно, — просто сказала она. — К тому же как я могу с вами равняться?

— Мне тоже не хватает уверенности, хотя раньше со мной такого не бывало. — Он заговорил просто и даже искренне.

— Что-нибудь случилось?

— Ничего особенного. Недавно получил повышение. У меня довольно высокий пост. — Караджов подал визитную карточку, она бегло прочла ее и спрятала в сумочку. — Как я уже сказал, у меня есть удобная, но полупустая квартира в Лозенце, служебная машина, молодая секретарша. Я часто выезжаю за границу. Все еще числюсь человеком семейным, у меня практически нет врагов, если не считать одного весьма благородного противника, живущего в провинции. — Он невольно обратил внимание на то, что Леда стала слушать с интересом. — То есть все, что положено номенклатурному работнику. И все же чего-то мне недостает. Чего-то вроде вашей флейты, того, чего я не знаю и, вероятно, не понимаю. Очень путанно говорю?

— Вы сентиментальны? — неожиданно спросила она.

— Нет. Почему вы спрашиваете?

— Вы мне кажетесь то опытным, то нерешительным.

Караджова это задело.

— А вы никогда не бывали нерешительной? — спросил он.

— Иногда.

— А сомнения, колебания испытывали?

— И это случается.

— А у меня — нет.

— Тогда почему же вы сказали, что вам не хватает уверенности?

— Я сказал, что прежде мне ее хватало. И я должен снова ее обрести.

— Много ли вам нужно для этого?

— Думаю, что да. Такой у меня характер.

— Слабостью характера вы, как видно, не отличаетесь.

— Кажетесь нерешительным, слабостью характера не отличаетесь… Зачем меня обсуждать? Лучше расскажите что-нибудь о себе.

— Что вам рассказать — живу я с матерью, она пенсионерка, часто болеет. Отец умер рано. Существуем…

— А почему бы вам не выйти замуж?

— Вопрос чисто личный, но я отвечу: не встретила человека, который бы пришелся мне по душе. Он — мне, а я — ему.

— Не сошлись характерами, — убежденно сказал Караджов.

— Откуда вы знаете? — удивилась она.

— Такого человека, как вы, не может не заметить другой, подобный вам.

— В каком смысле подобный?

— Я полагаю, что музыка — это особое состояние человека. В этом смысле.

— Должна вас разочаровать — теперь я ее уже не чувствую, как раньше, устала.