Провинциальная история - [75]

По другую сторону возвышался театр, и Караджов поспешил свернуть в узкий проулок — не дай бог Мария! После бреговской истории он ее ни разу не видел. Она много раз звонила ему, но он решительно отказывался от встреч. Мария упрашивала, ругалась, снова упрашивала, однажды даже подкараулила его у завода и в конце концов угомонилась. Но он был уверен, что это временно, что она так просто не отстанет от него, хотя бы потому, что больно задето ее женское самолюбие.

Липы по обеим сторонам улочки так разрослись, что образовали свод над булыжной мостовой, они источали медовый запах, дворики пестрели яркими цветами, и все это незаметно размягчало его. Неужто он прощается с этими уютными уголками, с этой выполосканной дождями мостовой, где даже узкие промежутки между камнями заросли травой? В самом деле, куда он рвется, оставляя в этих краях два дома, в которых он прожил всю жизнь, если не считать уже забытую студенческую пору? Учеба в университете — эпизод, сейчас совсем другое дело, он переселяется в закопченную и нервную столицу, к незнакомым людям, в надежде на новый дом, переселяется надолго, быть может, навсегда.

Протискиваясь между домами, вспомнил Брегово, кладбище на краю села. Среди зарослей сирени, заглушающей хилый самшит, ютился памятник с двумя овальными фотографиями — его отца и матери; поблизости покоились тети и дяди, бабушки и дедушки. Может быть, самым отчаянным их отпрыском был он. И кажется, сбывается мечта матери, ей так хотелось, чтобы сын пробил себе дорогу в жизнь, уехал в столицу, стал большим начальником. Не дожила, родимая…

От жары и волнения силы его таяли, словно в нем отказал мотор, и он побрел по переулкам домой.

Вечером Диманка с Константином застали его за опустевшей бутылкой коньяка. Пепельница была переполнена окурками — одни с обгоревшим фильтром, другие недокуренные. С тех пор как он сообщил жене и сыну о предстоящей перемене, оба они почти всегда возвращались домой вместе. Его это раздражало, а теперь, поскольку был изрядно пьян, он не сдержался.

— Я вижу, сегодня тандем соблаговолил вернуться домой рано. Овация тандему! — И чересчур ретиво захлопал в ладоши.

Они ответили молчанием, невыносимым в его состоянии.

— В таком случае могу ли я пригласить вас на небольшую семейную беседу? — иронически изрек он, видя, что они не обращают на него внимания. Ему только сейчас вспомнилось, что прошлой ночью он предъявил им своего рода ультиматум: через две недели они все вместе отправятся на курорт, а через два-три месяца должны переехать со всеми пожитками в Софию. Срок ультиматума истекал этой ночью.

Мимо него проходил Константин, неся в руках какую-то подушку. Христо смерил его убийственным взглядом, усмехнулся и неожиданно взмахнул рукой. Удар пришелся сыну по бедру.

— Сядь вот тут! — потребовал Караджов, встретившись взглядом с Константином. — Что это за мизансцены в моем доме?

— Слушай, — возмущенно и решительно воспротивился Константин. — Если ты еще раз позволишь себе что-либо подобное, я освобожу твой дом от своего присутствия!

— Ха! — осклабился Караджов. — Он меня стращает тем, что уйдет из дому! И где же ты найдешь себе пристанище, если не секрет? У Дженевых, да?

Это переполнило чашу терпения.

— Насколько мне известно, не у меня, а у тебя интересы в доме Дженевых! — взорвался Константин.

Караджов нервно взъерошил волосы. Диманка стиснула дверную ручку.

— Интересы в дженевском таборе — у меня? — Караджов ткнул себя пальцем в грудь.

— Да, притом особые!

Уж не пронюхал ли чего-нибудь этот мальчишка? Или он просто треплет языком? Караджов не подозревал, что его бреговский сосед Делю, подбросив анонимку, уже успел известить Диманку о памятном ночном происшествии. С этой целью он приехал в город, отыскал место работы Диманки и сунул в почтовый ящик музея свои каракули, которыми довольно подробно излагал так взволновавшее его событие. В конце Делю не забыл добавить, что на следующую ночь Караджов снова тайком приехал в Брегово, и он, Делю, собственными глазами видел, как в полночь Христо выводил из дому через задний двор какую-то рыжую бабу, ни капельки не похожую на его супругу, — вас-то мы все знаем и почитаем, как велит обычай. Вместо подписи внизу значилось: «Доброжелатель».

Несколько дней Диманка ходила сама не своя, перечитывая анонимку. Дата совпадала: именно тогда Христо с Марией отсутствовали, в ту самую ночь, когда у Стоила случился дома кризис. Диманка была не столько удивлена, сколько унижена и обескуражена: Христо переступил все и всякие границы. В ее представления не укладывалось, как можно делать подобные вещи и в то же время спокойно смотреть в глаза, с озабоченным видом обсуждать предстоящий переезд в Софию, толковать о всевозможных мелочах и даже играть свою роль в супружеской постели… Собственная порядочность и неискушенность не позволяли ей трезво оценить случившееся: она и верила анонимному письму, наводившему ее на старые и новые подозрения, и не верила. В общем-то, она знала, что Христо любит покуролесить, пофлиртовать, но ей казалось, что это скорее минутные порывы, нежели обдуманное поведение. Бывали случаи, когда он, разоткровенничавшись, рассказывал о своих студенческих проделках, амурных приключениях, но было бы глупо ставить ему это в упрек. В то же время она понимала, что те его приключения были не случайностью, а жаждой разнообразия, и в этом — только ли в этом? — отношении у них были противоположные характеры. В первые годы замужества, сама того не сознавая, она ревновала его, когда они попадали в веселую компанию, потом свыклась с его вольностями, утешаясь тем, что это воздействие алкоголя.