Провинциализируя Европу - [27]

Иногда Маркс пишет так, будто абстрактный труд получается путем сознательного и намеренного процесса – подобного некоторым математическим процедурам, – нацеленного на мысленную очистку товаров от их материальных свойств:

Если отвлечься от потребительной стоимости товарных тел, то у них остаётся лишь одно свойство, а именно то, что они – продукты труда. <…> В самом деле, раз мы отвлеклись от его потребительной стоимости, мы вместе с тем отвлеклись также от тех составных частей и форм его товарного тела, которые делают его потребительной стоимостью. Теперь это уже не стол, или дом, или пряжа, или какая-либо другая полезная вещь. Все чувственно воспринимаемые свойства погасли в нём. <…> Вместе с полезным характером продукта труда исчезает и полезный характер представленных в нём видов труда, исчезают, следовательно, различные конкретные формы этих видов труда; последние не различаются более между собой, а сводятся все к одинаковому человеческому труду, к абстрактно человеческому труду.[148]

Словесные конструкции «если отвлечься», «раз мы отвлеклись», «более не различаются» могут создавать впечатление того, что Маркс пишет о человеческом субъекте, который то отвлекается, то различает. Но рассуждения Маркса о фабричной дисциплине ясно показывают, что он не считал абстракцию труда, изначально присущую процессу обмена товарами, масштабной умственной операцией. Абстракция происходит во время и посредством практики. Она предшествует осознанному признанию ее существования. Как пишет Маркс: «Люди сопоставляют продукты своего труда как стоимости не потому, что эти вещи являются для них лишь вещными оболочками однородного человеческого труда. Наоборот. Приравнивая свои различные продукты при обмене один к другому как стоимости, люди приравнивают свои различные виды труда один к другому как человеческий труд. Они не сознают этого, но они это делают»[149]. Логика Маркса здесь, как и во многих других случаях, ретроспективна[150].

Маркс соглашался с Аристотелем в большей мере, чем готов был это признать: можно и в самом деле сказать, что абстрактный труд это и есть капиталистический уговор, так что средний термин в товарном обмене остается предметом уговора. Но убежденность Маркса, что уговор не был результатом предшествующего сознательного решения, не допускает волюнтаризма Аристотеля: «в нашей власти изменить ее или вывести из употребления». Касториадис воздвигает образ волюнтаристской революционной политики, добавляя к своему марксизму этот тезис Аристотеля.[151] Маркс декодирует абстрактный труд как ключ к герменевтической матрице, через которую капитал заставляет нас воспринимать мир.

Выполнение абстракции – труда по абстрагированию – становится видимым благодаря процессу установления дисциплины как основополагающей черты капиталистического способа производства. Типичное разделение труда на капиталистической фабрике, правила поведения, взаимодействия между машинами и людьми, государственное законодательство, направляющее жизнь фабрик, работу бригадиров и мастеров – всё это составляет то, что Маркс называет дисциплиной. Разделение труда на фабрике, по словам Маркса, приводит к тому, что «создаются совершенно иные, чем в самостоятельном ремесле и даже в простой кооперации, непрерывность, единообразие, регулярность, порядок и, в особенности, интенсивность труда»[152]. За сто лет до формулирования Фуко основной темы книги «Надзирать и наказывать», Маркс описывает, как «Кнут надсмотрщика за рабами заменяется штрафной книгой надзирателя. Все наказания, естественно, сводятся к денежным штрафам и вычетам из заработной платы»[153].

Важную роль в дисциплинарном абстрагировании играет фабричное законодательство. Во-первых, по словам Маркса, оно «разрушает все старинные и переходные формы, за которыми еще отчасти скрывается господство капитала, и заменяет их прямым, неприкрытым господством капитала… принуждая отдельные мастерские к единообразию, регулярности, порядку и экономии». Это способствует поддержанию уверенности в том, будто деятельность человека действительно измерима по некой единообразной шкале[154]. Посредством закона государство и класс капиталистов делит рабочих на биологические категории «взрослых», «взрослых мужчин», «женщин» и «детей» и тем самым выполняет работу по редукционистскому абстрагированию труда от окутывающих его социальных покровов. Эта форма воображения, как показывает Маркс, структурирует изнутри процесс производства. Ею пропитано свойственное капиталу видение взаимодействия рабочего и машины.

В первом томе «Капитала» Маркс использует риторический прием инсценировки, вводя в текст «голос» рабочего, чтобы сделать более выпуклыми черты категории «труд». Этот голос объясняет, до какой степени категории «рабочий» и «труд» абстрагированы от социальных и психических процессов, которые мы называем «повседневностью». Во-первых, понятия возраста, детства, здоровья, силы и тому подобные сводятся к биологическим или физиологическим признакам, отделяясь от разнообразного, исторически уникального опыта старения, детства, здоровой жизни и так далее. «Не говоря уже о естественном изнашивании вследствие старости и т. д. У меня должна быть возможность работать завтра при том же нормальном состоянии силы, здоровья и свежести, как сегодня», – говорит капиталисту абстрактный рабочий Маркса голосом, одновременно обращенным также и внутрь себя. Абстрагирование подразумевает, что «чувства» более не являются частью этого воображаемого диалога между рабочим и капиталистом, который тоже является абстрактной фигурой. Голос рабочего произносит: «Итак, я требую рабочего дня нормальной продолжительности и требую его, взывая не к твоему сердцу, так как в денежных делах сердце молчит. Ты можешь быть образцовым гражданином, даже членом общества покровительства животным и вдобавок пользоваться репутацией святости, но у той вещи, которую ты представляешь по отношению ко мне, нет сердца в груди»