Проверка слуха - [19]

Когда в твоих руках согнётся луком

упругий стан,

и к тёмным небесам

закинутся грудей боеголовки,

прошу тебя:

не божьею коровкой,

но мужем выступай!

И за тобой

останется сладчайшая победа!..

«Будь же стратегом, Лебедь!» —

просит Леда,

но Он опять под властью Ганимеда,

вчерашних сплетен, сытного обеда —

и не готов вести священный бой…

* * *

Когда до сна какой-то краткий час,

бывает так: нашарю вдруг пятак,

оглаженный бессчётностью касаний,

потёртый и заношенный в кармане,

для верности прищурю правый глаз

и — как влеплю в орлянку сам-на-сам!

И выиграет правая у левой

рука, но всё равно не станет драться,

не скажет «Нам давно пора расстаться!»,

не сложит тихий кукиш за спиной,

сообразуясь, верно, с головой —

хоть глупой — но одной.

* * *

У грека негреческий профиль — такая беда!

Потомок Ахилла прохожим суёт лотерею,

дрожат у причалов, как в оные годы суда,

и дико растут апельсины вдоль улиц Пирея…

А я строю горку из косточек синих маслин,

тяну потихоньку из крохотной чашечки кофе,

решая в уме с ударением: эллин — эллин?

Хоть это неважно — у грека негреческий профиль.

* * *

Озабоченной мухой, бодающей тупо стекло,

деловым паучком, отрезающим мухе пути,

домработницей Тоней, уверенной, что истекло

время жизни пустых насекомых, и надо мести

паутину со стен, а нахалку прихлопнуть к окну

пожелтелой газетой, свистящей и жесткой, как кнут, —

кем я стану, когда, отбоярив земную вину,

из иных измерений меня в эту точку вернут?

ЖЕНЬКЕ

Халвою и серой пропах —

с улыбкой на странных губах,

всегдашним изгибом:

о, чья-то погибель!

И чья-то надежда и страх!..

Из почки, из точки, из споры,

из — даже не на спор — но ссоры —

осколок зеркальный

мне — каменной, скальной,

бегущей от всяких повторов,

ты выпал!

Козырная карта!

Кому?! Безголовой, азартной!

До линий руки отраженьем,

до вдоха, до века суженья!..

…О, бедные матери Спарты!

* * *

Как бисер низалась Держава

тысячу горьких лет —

бранила, хранила, держала,

любила, растила, сажала,

до судорог раздражала,

но всё же была Державой

тысячу гордых лет…

* * *

Противен день, как спущенный чулок,

Неряшеством дождливых серых стрелок…

Когда в порядке был бы потолок,

Я на него часами бы смотрела…

Когда б не ветер, вышла б побродить

В бензиновой и прочей градской вони…

Когда бы огород не городить,

Зашла бы к вам без всяких церемоний.

Без удивлений («Раз пришла — сиди!»)

Вы б разобрали спутанные пряди,

Поправили бы брошку на груди

И что-нибудь ещё в моем наряде…

И стал бы так неважен разговор,

Как правила деления для Леды

И, размыкая бублик — нудный тор, —

День обратился б в штопор Архимеда,

И красное вино из сулеи,

Не иссякая, стало б литься, литься…

…Но даме из порядочной семьи

От скуки должно только удавиться!..

ПРЕКРАСНАЯ ЕЛЕНА

Ну, что тебе было, Елена,

Разнять этих глупых задир?

Отправить мальчишек из плена,

Открыть для любителей тир —

Носить им пернатые стрелы,

Дарить в промежутках «ранет»

И выбором позы умело

Сводить перепалки на нет.

Такое весёлое дело

Сменяла на крови дела!

Не дура, а значит, хотела,

Чтоб всё догорело до тла…

* * *

Куриного мозга забава,

любимый в миру анекдот:

любовнику — вечная слава!

Супругу — рога и почёт.

А этой, что сливочным телом

желала двоих охмурить —

усмешку, за то, что хотела

хоть что-то себе подарить!

Не Бог весть! — Но всё же!

Но всё же! —

Когда холодящий, как шёлк,

супруг всё спокойней и строже

справляет супружеский долг.

Когда, ободряясь «Столичной»,

дружок доверительно ей

бормочет: «В борделе — приличней…»

Приличней.

И даже — честней.

* * *

Ещё не хлам, уже не вещи…

С собой — никак. Бросать — неловко…

Хозяйка знает, сколько трещин

под этой спешной лакировкой.

Что — от прабабки, что — от деда,

что сами как-то наживали…

«Нет, с барахлом туда не едут…

да, прошлым летом побывали…

Почти задаром — с этих толик

не заживёшь… но как придётся…»

…Я уношу ненужный столик,

как старика — в приют сиротский…

МУЖСКАЯ ПЕСНЬ

Пустейшая из жен!

Нежнейшая!

Твой муж иным смешон:

он гейшею

опутанный стократ,

друзьями прошенный,

но этих тёмных врат

не бросивший!

Подруга в болтовне

и в гордости,

уздечка на коне —

а в горести

готовая спасти

невидимо…

Бесценная! Прости

обидевших!..

* * *

Троллейбус людей с остановки слизнул,

секунду подумал, упёрся рогами,

со вздохом щелястые двери сомкнул

и канул…

Железное чудо с семёркой во лбу,

замызганный призрак по улице сонной

унёсся, как искры выносит в трубу —

почти невесомо.

И где-то ребенок заплакал со сна,

и поздняя дверь осторожно закрылась,

и только оранжевой фарой луна

мигнула и скрылась…

ПОСВЯЩЕНИЕ ДРУЗЬЯМ

Вам, всегда заводящим ненужных друзей,

Вам, теряющим всё, кроме долготерпенья,

не летящим вперёд, пропуская ступени, —

по затоптанным ближним и средним, и дальним,

Вам, целующим чистую руку идальго,

во Христе — без креста,

на кресте — без обмана,

за осьмушку листа

отдающим нирвану,

за ничтожное слово готовым к закланью,

приспособленным только к бумагомаранью,

достигающим в славе посмертной вершины —

от ногтей до последней своей требушины

предаюсь!

МОЙ КАВКАЗ

В кофейне, что сбегает к морю клином,

официант шептал мне возмущённо:

         — Здесь кофе пьют старейшие мужчины!

         Не нарушай традиции, девчонка!

Завешена тропа молочным паром,

ползу наверх, талдыча обречённо:

         — Здесь тропы  для потомственных архаров,