Провал операции «Z» - [16]

— О, вы очень любезны, господин Окакис, — отвечаю я. — Но не понимаю, почему вы приносите извинения.

— Моему капитану следовало быть осмотрительнее в вопросе выбора персонала. Капитан больше не будет у меня работать.

Вот так-то, судовладельцы шутить не любят!

— Это все, что я хотел вам сказать, — добавляет он и протягивает мне широченную ладонь, которая не очень гармонирует с его коротконогой фигурой.

И он выходит. Парень по имени Сан-А косит на бар, показанный ему только что слугой, спрятанный (не слуга, а бар) также в стене и закрытый дверцей в виде картины Ренуара — тоже оригинал! Он битком набит (опять же не слуга, а бар) всякими напитками: десять сортов виски, двадцать сортов всяких других вин и ликеров! Сифон! Холодильник! Я так думаю, мне легко будет поладить с островом Кокпинок!

Перехватив мой многозначительный взгляд, слуга спрашивает:

— Месье желает что-нибудь?

— На два пальца виски и на один — уединения! — отвечаю я.

Он проворно исполняет оба моих желания, за что я ему чрезвычайно благодарен.

Я беру стакан и иду на балкон, чтобы удобно устроиться в кресле и спокойно посмотреть на океан.

Но вдруг совсем рядом со мной раздается страшный крик Крик, какой вы можете услышать только в фильмах ужасов.

Глава 5

Я, как вы знаете, никогда не теряю голову. Если необходимо срочно кого-то спасать, Сан-Антонио всегда готов бежать на помощь. Но для этого нужно провести подготовку в два этапа, то есть опустошить стакан виски и только потом выскочить из комнаты. Подчеркну для любителей, никогда нельзя допускать, чтобы кубик льда полностью растворился в виски. Вы медленно вращаете стакан в руке, и, когда кубик растает наполовину, преспокойно можете пустить жидкость по трубам. Лишь в этом случае вы получите истинное наслаждение! На дне стакана должна остаться примерно половина положенного туда льда, понятно? Хорошо! Тогда исполняйте! Понравилось? То-то же!

Значит, я энергичным жестом отправляю в рот содержимое своего стакана и быстро покидаю комнату.

В коридоре тихо, поскольку комнаты прекрасно звукоизолированы. Следовательно, я слышал крик только потому, что находился на балконе. Звоню в дверь Глории.

Из переговорного устройства доносится:

«Да?» — и я отвечаю: «Тони».

Малышка открывает сама. На ней лишь бюстгальтер и пояс для чулок. Но меня вообще трудно шокировать.

— Вы слышали? — спрашиваю я.

Она хмурит брови, нарисованные от руки.

— Слышала что, дорогой Тони?

— Крик?

— Какой крик?

Я вхожу в комнату. Дверь балкона открыта настежь, но радио включено на всю мощь, и, естественно, при такой какофонии джазовых звуков можно находиться в гуще бомбардировки Пирл-Харбора и ничего не слышать.

— Почему вы спрашиваете? Вы слышали, как кто-то кричал? — произносит она, томно глядя мне в глаза.

— Потому что кто-то кричал, да, любимая, — отвечаю я, чувствуя легкое раздражение, поскольку ее манера разговаривать со мной по делу сбивает меня с толку.

Я ловлю ее за талию.

— По крайней мере теперь мне ясно, что кричали не вы… — говорю я тихо и целую в разные места, по-дружески, будто дарю какую-нибудь сущую безделицу, а затем спрашиваю о дальнейших планах.

— Что вы скажете о небольшой прогулке к морю и подводной охоте перед обедом, дорогой Тони?

Предложение заманчивое. Мне даже кажется, в этом уголке мирового водного пространства можно поймать что-то экзотическое и вернуться не с пустыми руками, как обычно бывает у нас.

Сказано — сделано. Через полчаса мы одеты в лягушачьи костюмы, о которых мог только мечтать капитан Немо. Маски, акваланги, ласты, ружье-гарпун и нож на бедре для солидности — и мы похожи на пару милых марсиан, прилетевших на Кокпинок провести медовый месяц.

Во дворце Окакиса все тихо. На лужайке перед дворцом музыканты, сидящие полукругом, исполняют что-то в высшей степени камерное, чтобы не мешать отдыху. В беседках, увитых дивными розами, несколько гостей попивают прохладительные напитки, в то время как Омон Бам-Там I в соответствии с национальным обычаем бреется на солнце с помощью осколка бутылочного стекла.

Мы спускаемся по вьющейся между тропическими цветами и деревьями тропинке, уложенной розовыми мраморными плитами, прямо к океану. Какое громадное удовольствие вновь нырнуть в изумрудные волны, тепло которых так изумительно ласкает тело и душу. (Когда я перечитываю свои изысканные фразы, отмеченные блистательным синтаксисом и правильной орфографией, то понимаю, что Гонкуровские премии сплошь пускают на ветер…)

— Первый, кто подстрелит рыбку, получит право на исполнение желания! — заявляет Глория, ныряя в подвернувшуюся волну.

Я плюхаюсь следом. В морских глубинах царствует прозрачная синева с легким зеленоватым переливом наподобие той, что бывает в старых соборах. Какое странное чувство вы испытываете в мире безмолвия! Но безмолвия, как вы понимаете, условного! Дно, усеянное то тут, то там красными и зелеными кораллами всевозможных оттенков, кажется, совсем близко — только протяни руку, настолько вода изумительно прозрачна. Рыбы заняты своими неотложными делами. У них совершенно сказочная расцветка. Есть золотые, серебристые, голубоватые, красные, желтые, черные, зеленые, охряные, кобальтовые, всякие. Будто спятивший художник в бреду обдал их красками всей своей палитры. Заметив нас, рыбки срочно отваливают, но любопытные, как все животные, они возвращаются и разглядывают нас с удивлением.