Противостояние - [118]

В ожидании остальных она ещё кое-что поведала Джеймсу: ни один из членов трёх семейств не в состоянии нанести ущерб Codex Custodis. То обстоятельство, что библиоманты не имели права портить книги, особенно относилось к этому фолианту: даже саму мысль о его уничтожении ей-де трудно вынести, а уж осуществление этой мысли – и вовсе. Codex Custodis мог бы вынудить баронессу покончить с собой ещё до того, как она к нему приблизится. Но в отношении экслибров действовали иные правила: для них это такая же книга, как и любая другая, утверждала баронесса. Джеймс не был уверен, все ли секреты исчерпывались этим, но считал существующую версию вполне правдоподобной. Ведь во времена отцов-основателей экслибров ещё не существовало.

Нетрудно было представить себе, почему, собственно, она всё это ему рассказывала. Неужели она всерьёз рассчитывала пробить защитную стену Санктуария? Со всей очевидностью уже за много дней до того идеи, словно рой ос, кружили вокруг святая святых Академии и угрожали ему со всех сторон. Какую же цель тогда преследовала баронесса, желая отдать Санктуарий на растерзание, в то время как представители трёх семейств находились в его недрах? Желала ли она тем самым пригрозить остальным, шантажировать их? Или всё это только блеф? Конечно, Джеймс задавал ей все эти вопросы, а Констанция отвечала, что он должен ей довериться и что у неё и в мыслях нет заставить его уничтожить Codex Custodis. Нет, если дело примет плохой оборот и кому-то другому придётся довершать необходимое, им двоим лучше скрыться.

Пока Джеймс раздумывал над мотивами баронессы, диспут за круглым столом перешёл к следующему раунду.

Старуха в очередной раз настаивала на том, что библиоматический мир можно спасти, лишь предоставив все убежища самим себе, разрушив порталы и сконцентрировавшись на сохранении власти в реальном мире, на возврате к ценностям и обычаям «Алого зала». Надо положить конец самолюбованию и играм и вместо этого обновить библиоматическое влияние на политиков и людей бизнеса, нацеливаясь на тайное мировое господство, как в стародавние времена. Кантосы и фон Лоэнмуты, напротив, полагали, что убежища-де представляют собой наивеличайшее достижение библиомантики, ведь настоящая сила чтения заключается в создании собственных миров. В этом они были, пожалуй, правы, но Джеймса занимало совсем другое: запечатывание убежищ сильно попахивало массовым убийством. Баронесса же хотела отдать убежища на растерзание идеям, а с ними и всех их обитателей, не успевших своевременно убраться в безопасное место через собственные ворота. Кучке библиомантов удалось бы этим путём спастись, но что же будет с десятками тысяч экслибров в гетто? Они все погибнут.

Итак, какую цель преследовала баронесса? Констанция Химмель была стара, и жить ей оставалось недолго, и чем дольше Джеймс об этом размышлял, тем яснее ему становилось: она руководствовалась опаснейшим из всех мотивов – убеждением. Она верила, что поступает правильно не только по отношению к самой себе, но и по отношению ко всем последующим поколениям библиомантов.

Спор за круглым столом накалялся: Кантос уступать не хотел, фон Лоэнмут поддерживал его. Когда же, в конце концов, в бой вступила Ливия Кантос, баронесса подвела решающую черту.

– Как вам будет угодно, – сказала она внезапно.

Ледяное молчание воцарилось в Совете.

Без всякого объяснения старуха попросила Джеймса, чтобы тот её поддержал. Под сверлящими взглядами всех присутствующих он повёл её к янтарной арке – порогу в наружный мир. Арка, наполненная светлым колыханием, стояла посреди зала лишь на некотором отдалении от круглого стола.

– С вашего позволения, – любезно произнесла она, – я через минуту вернусь.

Последние два шага баронесса сделала самостоятельно, и скрылась по ту сторону портала, оставшись там на мгновения, показавшиеся собравшимся за столом бесконечностью. Они уже начали подавать признаки беспокойства, и Джеймс бросал нервные взгляды на лежавшую в углублении стола сердечную книгу, испещрённую зарубками. Несколько мгновений спустя воздух под аркой заколыхался, и баронесса появилась вновь – теперь в сопровождении двух мужчин. Оба, по-видимому, дожидались её за порталом. Старший из них был седовласый, высокого роста. Полы его длинного пальто достигали голенищ. Второй был примерно такого же возраста, как Джеймс. Руки у него были связаны, и двигался он словно в трансе, очевидно находясь под влиянием библиомантических чар.

– Арбогаст! – воскликнул Кантос в изумлении. – Что это значит? Вас на собрание не приглашали!

– Прошу прощения, но вы ошибаетесь, – возразила баронесса.

Джеймс приметил свежее ранение у Арбогаста на левом плече. Рукав пальто был разорван, а полы – в крови.

Старуха любезно улыбнулась присутствующим.

– Это я попросила мистера Арбогаста присоединиться к нам.

Кантос встал со своего места и подошёл к баронессе. Грегор фон Лоэнмут тоже вскочил:

– Да это же просто неслыханно! Смерть вашего сына не даёт вам права…

– Не смерть сына, – перебила она его спокойно, – а ваша осечка, господа.

Ливия Кантос поднялась. Джеймс заметил, что всё тело её напряглось.