Противостояние - [273]

Из Азербайджана прилетел человек, который был судьей — азербайджанскую мафию возглавлял именно он. Это был пожилой, седовласый, благообразного вида старик, он хорошо разбирался в музыке и играл на пианино. Когда его назначили на должность председателя Верховного суда республики — первым делом он повелел задержать и доставить в его кабинет всех воров в законе республики. Когда приказ был выполнен, он какое-то время ходил по кабинету, рассматривал сидящих вокруг стола урок — будучи при этом похожим на профессора консерватории — а потом с усмешкой спросил: это бы что ли воры в законе… не-е-ет… вы — просто воры. А вот я — вор в законе. Потому что я здесь — и вор, я здесь — и закон!

И воры поняли. И подчинились. Судья занимался всем — контрабандой, подпольной промышленностью, взятками. Судья решал, кто займет должность в республике, а кто — нет. Судья контролировал Нахичевань — крупный перевалочный пункт контрабанды. В республике он обладал непререкаемой властью.

Еще один вор в законе прибыл из Одессы. Он совсем не походил на вора в законе в том смысле в каком его представляют люди — он был веселым, любознательным человеком, очень любил оперу. Он держал под собой Молдавию, весь Юг, за исключением общей поляны» — Сочи, саму Одессу. Зарабатывал на двух делах — на спиртном, благо генеральный секретарь запретил, и на контрабанде. Благодаря этому человеку в Турции советских телевизоров было больше чем японских[351], хотя СССР их в Турцию официально не поставлял. Одесса вообще была с давних времен столицей контрабандистов всей Руси Великой, вся контрабанда делалась на Малой Арнаутской — но этот человек шагнул дальше. Раньше контрабандисты ввозили и вывозили товары на шаландах — рыбацких лодках. Этот человек вывозил лес, цветные металлы, телевизоры и много чего другого на судах Одесского морского пароходства, порой в таких объемах, что пароходство больше работало на него, нежели на государство.

Вот такие люди собрались сегодня в Абхазии для партийной учебы. Сейчас они собрались на первом этаже особняка слушали музыку и пили вино, щедрое грузинское вино, которое веселит не голову а ноги — но пили в меру. А член Политбюро ЦК КПСС хоть и был готов к встрече — но выдерживал паузу, чтобы показать что он хозяин и он сильнее всех, хоть это было и не так.

Сам батоно Эдуард не жаждал этой встречи, это было что-то типа «общественной нагрузки». В стране готовились реформы, реформы жесткие и кардинальные, причем те кто их готовил отчетливо осознавали то, что речь идет не о реформах — речь идет о ломке всего жизненного и хозяйственного уклада огромной страны, о присвоении собственности, которая юридически принадлежала государству, а должна была принадлежать им. Реформа была задумана потому, что люди, которые были наверху, которые пользовались немалыми жизненными благами, будучи на Западе задумались о том, что все таки они ущемлены в правах. Да, они могли самодурствовать, могли брать взятки, могли отовариваться в распределителях, могли покупать Мерседесы — но они не могли главного. Они не могли передать по наследству то, чем они управляют. То, чем владеют — могли, например дачку и «Мерседес», нажитый кровью и потом (чужими) — а вот завод, где ты директор — не могли. На Западе такие же как они промышленники могли — а тут не могли. Это надо было изменить.

Реформа должна была ограбить миллионы и миллионы людей — но реформаторам было на это наплевать. Не наплевать было только на тех людей, которых приглашали сейчас на партийные учебы и разъясняли как быть дальше, как пойдут на самом деле реформы и куда надо вкладывать деньги, чтобы не потерять их. Потому что тот же Судья или Наркомафиози или Вор с Иссык-Куля — это вам не обычные советские люди, которых можно оболванивать, грабить — и они вам ни слова не скажут. Вор с ИссыкКуля уже обагрил руки кровью высокопоставленного партийца — и ему ничего за это не сделали. И Ленинградец, друг покойного Высоцкого — не остановился перед убийством секретаря обкома партии и ему тоже ничего за это не сделали. Любой из них мог объявить войну партийной и правительственной верхушке, найдя понимание и помощь у других таких же как он. Любой из них мог послать убийц и убить, к примеру того же Шеварднадзе или Яковлева — паровозов перестройки в ЦК, не говоря уж о менее заметных, но не менее значимых фигурах. Горбачева вряд ли бы смогли убить… слишком хорошо охраняют… хотя все возможно.

И поэтому — именно ЭТИХ людей кидать было нельзя. С ними нужно было договариваться. И их деньги нужно было сохранить.

— Батоно…

— А… — обернулся Шеварднадзе… — это ты… Я на море тут смотрю.

На террасу неспешно вышел некий Солико Хабеишвили, который в данный момент отбывал наказание в виде лишения свободы за взятки. Из следственного изолятора КГБ он плавно переместился в Нижний Тагил, в «ментовскую зону», а потом, по ходатайству «уважаемых людей» был переведен отбывать наказание в Грузию. Отбывал он его весьма своеобразно — снял небольшой домик в горном селе недалеко от исправительного учреждения и там жил, являясь раз в неделю на поверки. Далеко уезжать было нельзя, потому что в любой момент могла нагрянуть проверка из Москвы и заключенный должен был быть на месте. Потому, в Абхазию бывшего второго секретаря Компартии Грузии доставили на милицейской машине в компании двух сотрудников милиции, которые сейчас сидели в пристройке с обслугой, ели шашлык и пили вино. Официально это называлось «следственное мероприятие с выездом на место» — якобы Хабеишвили должен был показать, где он зарыл золото…