Против течения. Десять лет в КГБ - [13]

Я отказался от его предложения. Он был взбешен.

— Вы что, не понимаете, что ни о какой карьере для вас и речи быть не может вне сотрудничества с партийными организациями? Если вы не воспользуетесь этим шансом, вы, вероятно, так и будете до конца жизни перебирать бумажки в Институте океанографии и рыболовства.

Я заверил его, что ничего такого не имел в виду, что просто я хочу поступить в аспирантуру Института востоковедения.

— Я хочу посвятить себя исследовательской работе, — сказал я ему.

— У вас будет больше шансов поступить в аспирантуру, если вы проявите себя в японском секторе Международного отдела, — зловеще произнес он. — А нет, так ваше будущее окажется под серьезным вопросом. Международный отдел, как вы знаете, влиятельная организация, и, если мы дадим о вас отрицательный отзыв, вашим планам, каковы бы они ни были, не сбыться.

Романов не преувеличивал. Более того, он даже и не пытался как-то замаскировать угрозу. Так что я сдался, по крайней мере, частично. Чуть более трех месяцев я работал в японском секторе — делал переводы из „Акахаты” и других японских газет, но, несмотря на прозрачные намеки-угрозы Романова, я отказывался работать при корреспонденте „Акахаты”. Большую часть этого периода заведующий японским сектором Иван Коваленко был за границей. Едва вернувшись, он тут же вызвал меня к себе.

— Ты еще не передумал насчет работы с корреспондентом „Акахаты"? — спросил он.

Понимая все рискованность своего упрямства, я все же ответил отрицательно.

Он взглянул на меня раздраженно.

— Если ты хочешь быть дураком, дело твое. Но учти, что это твой конец. Отправляйся тогда в Институт востоковедения.

Вскоре после этого я сдал вступительные экзамены в аспирантуру. Научным руководителем мне назначили Игоря Латышева, который в свои сорок с небольшим лет уже был доктором наук. В качестве специалиста по Японии он считался восходящей звездой. Латышев окончил московский Институт востоковедения в 50-х годах и несколько лет провел в Токио как корреспондент „Правды” И с того времени он работал, прямо или косвенно, на Международный отдел.

Во время первой нашей встречи Латышев сказал, что если я намерен стать специалистом по Японии и при этом преуспеть в данной сфере, надо избрать тему современную и к тому же имеющую политическое значение. После долгих размышлений я решил посвятить себя изучению истории пацифистского движения в послевоенной Японии. К моему удивлению, Латышев засомневался насчет моего выбора, однако в конце концов одобрил его, хотя и предупредил: „Если ты намерен проделать серьезную исследовательскую работу по этой теме, она будет предназначена лишь для внутреннего пользования”.

Меня это удивило, однако Латышев вместо всякого объяснения просто улыбнулся и сказал: „Сам увидишь”.

И я увидел. В самом деле, были на то причины, чтобы исследование этой темы оставалось документом лишь для внутреннего пользования. В 1963–1964 годах японское движение за мир раскололось на две основные группы: Гэнсуйкин, которое пользовалось поддержкой японской социалистической партии (ЯСП), и Гэнсуикё, во главе с японской компартией (ЯКП). В те годы японская компартия встала на независимый от Москвы путь. К тому же произошел раскол и внутри самой компартии: образовалась группа „Голос Японии” во главе с ветераном компартии Йосио Сига.

Описать этот раскол в рамках японского движения за мир не понадобилось много времени, но когда я сел за диссертацию, то все никак не мог понять, какой была позиция Международного отдела. Насколько я мог во всем этом разобраться, позиция эта была путаной и нечеткой. Москва склонялась к тому, чтобы поддерживать группу Гэнсуйкин (ЯСП), поскольку она симпатизировала Советскому Союзу, тогда как группа Гэнсуйкё, будучи номинально коммунистической, заявляла о своей независимости от СССР и частенько подвергала политику последнего критике. Впрочем, обе эти организации выступали против американского присутствия в Японии.

Парадокс состоял в том, что, хотя японская компартия выбрала независимую от Москвы линию, ни Международный отдел, ни ЦК КПСС не могли себе позволить потерю одной из крупнейших и активнейших компартий мира. Международному отделу не оставалось ничего иного, как упорно (и безрезультатно) искать компромисса с ЯКП.

Мой научный руководитель Латышев предупредил меня, что исследование мое будет делом нелегким. „Твоя диссертация имеет шансы на успех лишь при условии, что в ней будут дельные рекомендации Международному отделу относительно того, как справиться со всей этой ситуацией. Они знают о сложностях в пацифистском движении в Японии, но, надеюсь, они не ожидают, что ты предложишь им окончательное решение, коль скоро они сами не могут его найти. И не забудь, — добавил он, — что твоя диссертация будет одобрена как документ для служебного пользования при условии, что она понравится Международному отделу, а именно — Коваленко, заведующему японским сектором".

И в самом деле, задача, стоявшая передо мной, была трудоемкой. Чтобы лучше разобраться в делах японского движения за мир, я начал довольно регулярно появляться в Советском комитете защиты мира, став там консультантом. Комитет этот, так же как и Советский комитет солидарности стран Азии и Африки, размещался на Кропоткинской улице в прекрасном старинном особняке. Это штаб-квартира, где советское руководство разрабатывает тактику влияния на международные организации сторонников движения за мир, искренних в своих устремлениях и преданных своему делу. Именно среди тех, кто вовлечен в движение за мир или в другие аналогичные движения. Советский Союз вербует агентов влияния. Агенты эти не обязательно социалисты или коммунисты по убеждениям, но в страстном своем стремлении избавить земной шар от ядерного оружия, в стремлении достичь мира во всем мире они зачастую становятся объектом манипулирования и начинают поддерживать именно ту позицию, которая на руку СССР: раздробление и ослабление Запада, хотя ни к миру, ни к уничтожению ядерного оружия это отнюдь не ведет.