Против шерсти - [14]

– Родители будут рады с тобой повидаться… Да и Фред тоже. Мне казалось, он тебе нравится, разве нет?

Я плотнее укуталась в накидку. Отец Сары был рабочим на бумажной фабрике, а ее мать – домохозяйкой. Ее брату Фреду было около двадцати. Он окончил нашу школу, а потом провалил собеседование на бумажной фабрике. Узкие джинсы, кожаная куртка, сигарета в зубах и воск в волосах – Фред прекрасно играл свою роль бунтаря. На самом же деле, чтобы хоть как-то развлечься, он уходил в лес с ружьем за спиной или шел в единственный ночной клуб на углу улицы цеплять девушек. «Мой брат – охотник, – частенько шутила Сара. – Для него девушка и олениха – одно и то же. Крупная дичь!» Семья Сары жила в доме на окраине города. Раньше их район сравнивали с замком Спящей красавицы, потому что встретить там людей или услышать хоть какой-то звук можно было только в воскресенье утром, когда на крошечных плешивых лужайках начинали гудеть газонокосилки. Казалось, все жители той части города погрузились в глубокую кому. Конечно, Спящей красавицей была сама Сара, которая ждала принца, чтобы тот спас ее и увез куда-то далеко. Чтобы хоть немного развлечься, она сводила с ума всех парней в округе и разбивала им сердца.

Я обещала Саре, что на днях загляну к ней, хотя и знала, что ноги моей больше не будет в ее доме. Но мне было приятно, что она снова меня пригласила. Наверное, на Сару как-то повлияло поведение Фатии. Несколько минут назад она ушла с кладбища, не сказав нам ни слова, и Саре, должно быть, не понравилось такое отношение.

– А что это за красная роза? – спросила Сара, когда мы прощались. – Подарок от твоего «друга»?

Я покачала головой:

– Нет, это для мамы.

Сара возвела глаза к небу.

– А. Да. Конечно. – Улыбаясь, она медленно пошла прочь. – Ну так что, скоро увидимся, Луиза?

– Увидимся.

Я попросила Тома подождать меня и пошла обратно по дорожкам кладбища.

Папа разволновался, когда я сказала ему, что иду на похороны Алексии. Он предложил пойти со мной, но я отказалась.

Я остановилась у стелы из белого мрамора.

Мамина могила.

В вазе стояли свежие яркие цветы. К ней приходил папа. У меня сжалось сердце, когда я увидела эти цветы. Несмотря на свой потенциальный роман с Патрисией, он не забыл маму. Он до сих пор о ней думал.

До этого я только один раз приходила на мамину могилу. Год назад. Через год после похорон, на которых я не смогла присутствовать. Меня привез папа, и я помню, что он держал меня за руку, потому что я боялась упасть, запнуться за гравий. Помню этот скрежет под ногами. Этот ужасный звук. Саундтрек скорби. Мы с папой подошли к стеле, и я увидела табличку, на которой было выгравировано: «Шарлотте, любимой жене и матери», и тогда я впервые по-настоящему осознала, что мама умерла. Что ее тело покоится под бетонной плитой. Что я ее больше никогда не увижу. Что вина за эту пустоту, за то, что мамы больше нет, лежит на мне.

Я думала, что буду совсем без сил, но я, наоборот, взорвалась. Я кричала во все горло, папа пытался меня успокоить, я била его, оскорбляла. Я ненавидела весь мир. Я кричала о своей ненависти к проселочным дорогам, к мобильным телефонам, которые звонят посреди ночи, к диким животным, которые прячутся в темноте, прежде чем выскочить на свет фар. О ненависти к смеху, к слишком крепкому пиву, к оглушающей музыке, к объятиям. О ненависти к смятому железу, к покореженным телам, к смеси запахов бензина и масла. О ненависти к мигалкам, к болгаркам, к успокаивающему голосу того красивого пожарного, который положил меня на носилки.

Я кричала о ненависти к самой себе за то, что однажды я разозлилась на маму. Потому что я и вправду думала, что ненавижу эту женщину, а в тот день я поняла, что люблю маму, которая теперь навечно заперта под мраморной стелой.

Я положила красную розу на белый камень и побежала к выходу.

Увидев мое перекошенное лицо, Том выбросил сигарету.

– Луиза?

Я, рыдая, упала в его объятия.

Он молча меня обнял. Я долго стояла так, прижавшись к нему. Он очень нежно гладил меня по голове.

Я долго плакала, очень долго.

А когда подняла глаза, то увидела лицо Тома совсем рядом со своим.

Во всем мире были только его и мои глаза. Два омута. И наши губы соприкоснулись. Я его поцеловала. C языком. И я будто снова увидела солнце после долгой дождливой зимы.

* * *

Том отвез меня домой.

То ли из-за шлемов, то ли из-за робости мы не поцеловались на прощание, хотя мне очень хотелось снова это сделать. Я знала, что Том уезжает на стажировку в какое-то захолустье на другом конце департамента и что я увижу его только дней через десять.

Мы ограничились тем, что помахали друг другу рукой. Неловкий жест. И мы такие же неловкие.

Обернувшись, я заметила, что на нас через окно кухни смотрит папа.

Когда я вошла в дом, он улыбнулся:

– Все в порядке, Лулу?

Я вскинула брови, приняла загадочный вид и пошла в свою комнату.

– Ты сможешь сходить за Сати?

– Да-да, – крикнула я, поднимаясь по лестнице.

Мое сердце билось так же быстро, как бьется сердце птицы, которую выпустили из клетки.

Оказавшись в своей комнате, я закрыла глаза от удовольствия.

Я прикоснулась к губам кончиками пальцев.