Против неба на земле - [50]

– Шими‚ ты помнишь? У меня тоже такой был.

– Такого‚ Шула‚ у тебя не было.

– Был. И даже лучше.

Машет руками. Нагибается и приседает. Прыгает на носочках. Ложится на скамейку‚ закидывает ноги за голову немалое число раз.

– Посмотри‚ Шула‚ она может выступать в цирке.

– Я тоже так умела.

– Ты умела...

Закончив упражнения‚ входит в воду‚ ложится неподалеку. Плавающий поодаль представляется:

– Шпильман. Который вернулся.

– И я Шпильман‚ – сообщает Шпильман. – Который не уезжал. Трах‚ музыканты‚ трах!..

Ребенок насыпает песок в ведерко, утрамбовывает слабыми пальчиками, переворачивает, но куличик рассыпается раз за разом, и он вновь принимается за работу. Тоненький. Бледненький. Узкогрудый. Стебельком, требующим убережения. Глаза огромны, тени под ними; пугливо взглядывает на суматошных мушек, которые повсюду, зовет негромко, головы не поднимая:

– Мама, ау…

Проверка – тут ли она? Мама пятится в воду лицом к сыну, только к нему. Мама отвечает:

– Ау, ау…

Останавливается возле них, неотрывно глядит на ребенка – те же глаза, те же тени под ними, беспокойство прорывается словами:

– Он у нас вымоленный…

Молчат. Не перебивают. Чтобы не спугнуть.

– Когда он родился, врач сказал: "Наглядитесь на сына. Это ненадолго…" Но мы выходили его. Мы его не отдали…

– Мама, ау…

– Ау, ау…

Появляется сослуживец в кипе. Резкий‚ колкий‚ атакующий без жалости‚ не терпящий возражений от всякого‚ кого зачисляет в дураки‚ враги‚ ненавистники. Говорит ей‚ одной ей‚ будто никого нет рядом:

– Дело не в том‚ сумеешь ли добиться взаимности. Стоит ли добиваться, вот в чем вопрос. Для себя я решил.

Уходит стремительно‚ словно не шагает – стелется по земле. Шепчет ему вослед:

– Он ждет меня. Давно ждет. У него терпение...

Шпильман уведомляет:

– У этого человека была жена-суматоха – всё по жизни бегом и всё не туда. Многое начинала и малое завершала. Часто обещала и редко исполняла. Супы пересаливала‚ салаты переперчивала‚ чаи переслащивала‚ мясо пережаривала до угольной корочки. На его пиджаке недоставало пуговиц…

…носки надевал непарные‚ трусы непомерные‚ рубашки случайного размера; в доме ничего нельзя было найти‚ кроме того‚ что никто не искал. Женщина в конторе – тихая неприметная мышка – навела порядок на его столе‚ сварила ему кофе‚ принесла из дома пирог с вишневым вареньем‚ и он обратил на нее внимание; она пришила пуговицу к его пиджаку‚ и он к ней ушел. Месяц провел в довольстве, накормленный‚ обстиранный и отглаженный‚ а затем затосковал в голос‚ ибо ложился в постель к той‚ которую выдумал‚ а просыпался возле той‚ которая была. Она не понимала даже‚ для чего люди поют‚ усердно варила супы, жарила мясо‚ шинковала капусту, но к этому быстро привыкаешь; пуговицы были пришиты крепкой ниткой‚ надолго‚ и он от нее ушел...

– …первая жена по неопытности. Вторая – обдуманно. Третью желает по любви.

Вновь проглядывает на лице большеротость подростка:

– Мужчина‚ вы меня пугаете...

Вода солона до невозможного, тело будто намыленное, капельки – ртутными шариками – скатываются по коже. Шпильман выходит на берег‚ становится под душем‚ чтобы смыть соль. Напор силен, струи пощипывают‚ вскипая пузырьками. Глядит на него неотрывно‚ говорит на выдохе:

– Лу-чистый…

Выходит следом за Шпильманом‚ встает рядом. Вода обтекает плечи‚ задерживается на ее груди – всякий бы задержался‚ нехотя проливается к животу. Мимо проходят двое – густая синева на щеках‚ носы с горбинкой‚ тонкие кривоватые ноги обтянуты джинсами. Словно только что слезли со скакунов после долгой верховой езды. Словно не умещается в брюках мужское их великолепие. Один говорит другому:

– Когда я вижу такую женщину‚ снова начинаю ненавидеть ашкеназов.

– Почему снова‚ Сами?

– Это их раввины отменили многоженство. Кому оно мешало?

– Когда это было‚ Сами? В десятом веке!

– С тех пор ненавижу.

Звенит телефон в глубинах сумочки. Вступлением к сороковой симфонии. Долго. Безуспешно. С краткими перерывами. Чтобы шагнуть по комнате от стены к стене. Закурить сигарету. Хрустнуть пальцами. Нажать на кнопку "redial".

Подставляет лицо струям. Разрастается трещинка в голосе:

– Ненавижу Моцарта...

Одеваются‚ уходят по берегу. Она одного роста со Шпильманом‚ и это их сближает. Плавающий поодаль смотрит вослед‚ прозревая скрытые печали:

– Не по сюжету живете. Не по сюжету...

7

Идут рядом по берегу. Идут без цели.

– Скучно здесь. Особенно одному.

– Я не один. Со мной ежик.

– Ежик?

– Ежик. Желаете посмотреть?

– Нет иного повода пригласить в номер?

Шпильман улыбается.

– Идемте. Я покажу вам дерево‚ которое навещаю. Во всякий свой приезд.

Неказистое. Узловатое. Испытавшее зной‚ безводье‚ пылевые бури. Ветви его, подсвеченные дальними фонарями, вздыбились от ветров, ломаный зонт обвисает поверху пестрой летучей мышью. Шпильман лезет к нему‚ срывается‚ снова карабкается:

– Не для того я это... Не для того...

Скидывает зонт‚ спрыгивает на землю – не отдышаться:

– Оно умирало – прутик‚ заваленный набок‚ затоптанный ногами. Я его выпрямил. Подпер камнями. Привязал к шесту‚ чтобы выжило.

Смотрит исподлобья‚ не смеется ли. Она не смеется.

– Приезжал к нему. Раз в неделю. Полтора часа в один конец. Поливал обильно... Теперь вы знаете обо мне и это.