Протест - [2]

Озма подошла к нему, и они поцеловались.

— Доброе утро, Джеф.

— Доброе утро, Озма.

Она повернулась и повела его в соседнюю комнату. Джеф протянул было руку, чтобы шлепнуть жену по пышной ягодице, напоминающей формой яйцо, но тут же отдернул руку. Даже самый незначительный стимул мог мгновенно воспламенить ее. Он не сомневался, что Озма может изъявить самое неожиданное желание, вроде того, чтобы заняться любовью прямо здесь, на ковре, перед лицом безмолвных и невидящих свидетелей. Все это, конечно, как-то по-детски беззаботно, но Озма и впрямь во многом очень похожа на ребенка. Ей нравится, когда ее поведение называют ребячеством. Для детей каждая секунда рождает новый мир, который неизменно кажется более удивительным и достойным восхищения, чем предыдущий. Однако… можно ли Озму назвать хорошим художником?

Но какое значение это имело для самого Джефа? Он любил ее такой, какая она есть.

В соседней комнате стояли стулья, диваны, несколько столов и даже стол для пинг-понга. Тут же находился снаряд для спортивных упражнений, бильярдный стол и телевизионные экраны. Одна из дверей вела в спальню, а вторая — в служебные помещения. Выйдя через эту дверь, Озма сразу же повернулась и по ступеням направилась в холл. Слева размещалась кухня. Они прошли направо и, миновав холл, вновь повернули, вступив на еще один лестничный пролет. Наверху располагались четыре спальни, каждая со своей отдельной ванной. Озма прошла впереди мужа в ближайшую спальню, которая автоматически осветилась, едва они переступили порог.

В одном конце этой просторной комнаты, у завешенного шторой окна стояла огромная двуспальная кровать; у противоположной стены, рядом с большим, круглым окном — стол с зеркалом. По соседству размещались полки, уставленные пластиковыми ящиками со щетками, расческами и косметическими принадлежностями. На каждом ящике красовалось имя его владельца.

Еще в одной стене имелось сразу несколько дверей с именами-табличками. Джеф вставил один из уголков своей идентификационной звезды в отверстие той двери, на которой стояло его имя и имя Озмы. Дверь открылась и сразу же зажегся свет, осветивший полки с их личными вещами. Джеф взял с одной из них скомканный в шарик кусок материи, повернулся, и, поместив причудливый мячик между большим и указательным пальцами, несильно щелкнул по нему. Шарик, разбрасывая по сторонам снопы электрических искр, развернулся и превратился в длинную, совершенно гладкую зеленую рубаху. Джеф надел ее на себя и затянул на поясе ремень. С другой полки он снял пару носков и ботинки. Надев ботинки, он закрепил их на ногах, сильно сжав ладонями верхние отвороты, которые при этом герметически закрылись.

Озма, склонившись над постелью, поправляла простыни.

— Все чисто и убрано, как положено, — сказала она.

— Понедельник всегда четко соблюдает установленные домашние порядки. Нам повезло гораздо больше, чем многим, кого я знаю. Остается только надеяться, что Понедельник не переедет в другой дом.

Повернувшись, Озма произнесла специальное кодовое слово. Стена сразу же заискрилась светом и ожила: на ней появилось трехмерное изображение джунглей, составленное из гигантских травянистых растений, напоминающих огромные лезвия. Несколько лезвий наклонились, и из-за них показалось какое-то существо с выпуклыми черными, как у насекомого, глазами, уставившимися на них. Антенна на голове существа слегка подрагивала. Подняв заднюю ногу, оно потерлось выпуклой жилой о траву. В комнате прозвучало стрекотание кузнечика.

— Выключи, ради Бога! — взмолился Джеф.

— Это помогает мне заснуть, — ответила Озма. — Правда, сейчас я не могу сказать, что мне хочется спать.

— Я предпочел бы подождать до тех пор, пока мы хорошенько не отдохнем. Так всегда лучше выходит.

— Не знаю, не знаю, — сказала Озма. — Почему бы не подойти к проблеме по-научному? Давай поставим опыт. Сделаем это один раз перед сном, а второй после, а уж потом сравним.

— Поверь мне, я знаю: это две разные вещи.

— Что мы тут беседуем, словно декабрь с апрелем, дорогой?

Озма легла на кровать, широко разбросав руки и ноги.

— Храм Экстаза не защищен и перекидной мостик опущен. Вперед, сэр Галахад [в средневековых легендах Британии, образующих т. н. «артуровский цикл», рыцарь, сын Ланселота; единственный, кому явился Священный Грааль; воплощение отваги и благородства], вонзите свое верное копье.

— Боюсь, могу угодить в ров с водой, — улыбаясь, подыграл ей Джеф.

— Ах ты, бездельник! Опять хочешь меня с ума свести? Давай вонзай, ты, малодушный рыцарь, или опущу на тебя чугунные решетки!

— Ты что, опять смотрела повтор «Рыцарей Круглого Стола»? — спросил он.

— Они меня возбуждают. Как вспомню: все эти дикие мужчины на лошадях и девицы, которых соблазняют трехглавые людоеды. И все метают копья. Ну давай, Джеф! Поиграй со мной!

— Где тут мой Святой Грааль? — произнес он, опускаясь, и шутливо добавил: — Или это более походит на Святую кашицу?

— Ну что я могу поделать, если я переполнена? Если будешь и дальше тянуть, я тебя разукрашу и спущу в туалет. Не порти настроение, Джеф. Я люблю пофантазировать.

«Куда же делся старый, добрый, незатейливый секс?» — подумал про себя Джеф, а вслух произнес: